Ратха смотрела на Охотницу-на-Чертополох, которая жалобно льнула к отцу, подставляя ему свой нос, расцарапанный после очередной встречи с ее колючим тезкой.
— Сколько тебе было, когда ты начал разговаривать? — спросила Ратха у Костегрыза.
— Старше, чем она, это точно.
— Ты помнишь?
— Нет. — Он обнюхал дочку и поднял глаза на Ратху. — Не торопись, Ратха. Очень скоро она перестанет быть такой, как сейчас. Радуйся, пока есть возможность!
Ратха понимала, что он прав, но не могла избавиться от грызущих сомнений. Она смотрела на Костегрыза и малышку, почти завидуя их счастью.
Костегрызу было все равно, какой вырастет Охотница-на-Чертополох, и что она будет делать!
Он был счастлив просто играть с ней, баловать и утешать, не требуя ничего, пока она не подрастет.
Ратха старалась быть терпеливой, но у нее была мечта, и эта мечта не давала ей покоя. Каждый день, пока весна медленно переползала в лето, она мучительно следила за своими детьми, пытаясь найти в них задатки чего-то большего, чем инстинктивная способность к охоте. Она ликовала, когда Охотница-на-Чертополох и ее братья начали подражать ее словам и жестам. Но первый прилив гордости быстро иссяк, когда Ратха убедилась, что ее дети совершенно не понимают, что звуки, которые они повторяют, могут иметь какой-то иной смысл, кроме получения похвалы и угощения. С тех пор Ратха окончательно уверилась в том, что ее дети отстают в развитии, и эта догадка терзала ее, как блоха в шерсти. Отныне летний ветерок стал казаться ей студеным ветром, а золотой солнечный свет потускнел.
Однажды вечером Ратха и Костегрыз вышли посидеть на гребень холма над логовом. Костегрыз дремал среди длинных вечерних теней, наслаждаясь последним теплом заходящего солнца. Ратха лежала рядом с ним и пыталась уснуть, но жалость к себе не давала ей сомкнуть глаз. Внизу, под склоном, раздавались веселые вопли котят, гонявшихся друг за другом среди высокой болотной травы. Внезапно пронзительный вой заглушил радостный визг. В следующую секунду он оборвался, превратившись в жалобное поскуливание. Костегрыз мгновенно проснулся и сонно потряс головой.
— Я спущусь, — сказал он, увидев, что Ратха начала подниматься. — Наверное, она опять прыгнула на ком чертополоха.
— Оставь ее, — глухо прорычала Ратха, уперев взгляд в землю между лапами. Какой-то жучок вполз на раскачивающуюся травинку и замер, шевеля усиками. Его панцирь сверкал и переливался в розовом свете заката.
Послышался тихий шорох травы под быстрыми лапами.
Ратха рывком вскинула голову.
— Я сказала, оставь ее!
Костегрыз озадаченно сел и обвил хвостом лапы. Закат окрасил его шерсть в цвет пламенеющей меди, просвеченной яркими бликами в тех местах, где мышцы выступали под шкурой. Тень скрывала шрам на его боку. Костегрыз выглядел почти так же, как в ту ночь, когда Ратха впервые увидела его, но сегодня его красота вызывала у нее лишь горечь.
«Охотница-на-Чертополох тоже красивая, — думала Ратха. — Когда сойдут пятна, шерсть у нее будет медной... а глаза у нее зеленые, как у меня. Большие зеленые глаза... и ничего, кроме пустоты, в них».
— Ратха, — негромко сказал Костегрыз.
— Нет! Может быть, боль научит ее думать, прежде чем прыгать! Все остальное бесполезно.
Костегрыз подошел и ласково зарылся носом в ее шерсть, но ничто не могло утешить Ратху. Тоненький плач не смолкал, но теперь в нем слышалась не только боль, но и гнев.
—Я приведу ее. Подожди здесь.
Ратха вонзила передние когти в землю и уставилась вслед Костегрызу. Скоро он вернулся, волоча малышку за шкирку. Ратха видела, как напряжены мышцы у него на шее — Охотница-на-Чертополох становилась слишком тяжелой, чтобы таскать ее в зубах.
Костегрыз положил ее на землю и принялся по очереди осматривать подушечки на лапках, пока не нашел колючку и не вытащил ее зубами.
Малышка тихо лежала на спине, уютно пригревшись между отцовскими лапами. Потом повернула головку и посмотрела на Ратху. Ратха уставилась на нее, пытаясь найти хоть что-то свое в этих ясных зеленых глазах, но они гораздо больше напоминали ей Безымянных.
Отчаяние охватило ее, когда она поняла правду. Котята, которых она родила, растила и пыталась чему-то научить, унаследовали от нее только тело! Их задорные маленькие мордочки и лукавые глазенки не таили в себе ничего, кроме бессмысленного охотничьего инстинкта!
Ратха стиснула зубы. Это было настолько же ясно, насколько мучительно. Неужели Костегрыз этого не видит?
Ее супруг с мурчанием зарылся носом в живот Охотницы-на-Чертополох. Четыре маленькие лапки запорхали вокруг его морды, маленькое рыжее тело извивалось от щекотки.
да ты дикая маленькая кошка! — ворковал Костегрыз, щекоча и дразня малышку. — Ты будешь такой же грубиянкой, как твоя мать, когда научишься говорить!
Ратха заподозрила, что его слова были обращены больше к ней, чем к Охотнице-на-Чертополох. Костегрыз лукаво посмотрел на нее из-за машущих лапок малышки, притворно уворачиваясь от ударов.
Встретив взгляд Ратхи, он слегка опешил.
— Прекрати лгать себе и мне, — услышала Ратха свой холодный и отстраненный голос, раздавшийся откуда-то из неведомой ей глубины. — Она никогда не будет говорить. — Вытянув лапу, она схватила Охотницу-на-Чертополох за затылок и повернула ее модой к Костегрызу. Мгновение он смотрел в красивые пустые глаза малышки. Потом зажмурился и прижался щекой к ее щеке. Ратха убрала лапу. Она увидела все, что хотела увидеть.
Очень нежно Костегрыз принялся утешать расхныкавшуюся дочку.
— Я старался убедить себя, — прошептал он, не глядя на Ратху.
— Но почему? — спросила Ратха, с трудом продавливая слова через сжатое отчаянием горло. — Почему у наших котят нет света в глазах? Почему их языки не превращают звуки в слова? Роды были тяжелыми. Может быть, я повредила их? Или со мной что-то не так? — Она принялась нервно расхаживать перед Костегрызом.
Охотница-на-Чертополох, притихшая и растерянная, замерла в отцовских лапах.
— Нет, — после долгого молчания ответил Костегрыз. — Ты племенная, Ратха. Если бы ты спарилась с котом своего вида, в глазах твоих детей светился бы разум.
— Но ты же моего вида, — пролепетала Ратха.
— Глаза твоих детей говорят, что это не так.
— Но какое имеет значение то, что Решара когда-то избрала самца Безымянных? Твои глаза ясные, как у меня, как у любого кота из нашего племени, а ума гораздо больше, чем у них! Почему же нашим детям не досталось ничего этого?
— Это не имеет никакого значения, — признал Костегрыз, глядя на притихшую Охотницу-на-Чертополох. — Но я всегда боялся, что это окажется правдой. И не послушался своего страха.
Ратха оцепенела, пытаясь осознать то, что он только что сказал. Потом ее ослепила ярость.
— Ты знал?! Ты знал, что наши дети могут оказаться такими? — завизжала она. — Значит, однажды ты уже зачал неразумное потомство?
Костегрыз съежился, зарывшись мордой в пушистый бочок Охотпицы-на-Чертополох.
— Та была... совсем другая... Та самка была Безымянной.
Глаза Ратхи превратились в узкие щелки.
— Что ж, теперь у тебя есть котята! Я жалею только о том, что они не родились мертвыми!
Не помня себя от бешенства, она запрокинула голову и завизжала в вечереющее небо. Ее мечта была уничтожена. Тот, кого она уже начала любить, стал отныне ей ненавистен, и пылающая злоба жгучим Красным Языком расцвела у нее в животе.
— Ратха!
Она бросилась на него, оскалив клыки и выпустив когти.
— Почему? Почему ты сделал это со мной?
Костегрыз увернулся от ее нападения, пытаясь заслонить собой Охотницу-на-Чертополох и защититься, не ранив Ратху.
Захлебываясь визгом, она с ненавистью полосовала когтями его морду.
— Почему ты не убил меня в ту ночь, когда напал на наше стадо? Сжалься же надо мной теперь! Разорви мне глотку и брось на съедение насекомым!
Охотница-на-Чертополох весело скакала между лап отца, радуясь новой игре.