— Сражайся, Безымянный! — взвыла Ратха, когда он попятился от нее. Его кроткое отступление лишь еще сильнее распалило ее злобу.
Ненависть и горечь заполнили все ее существо, заставив забыть обо всем на свете. Снова и снова она бросалась на Костегрыза, раздирая в кровь его плечо и порвав щеку до кости. Сжавшись в комок, он отползал от нее, оставляя кровавый след на земле.
Ратха слышала, как дыхание с болезненным хрипом вырывается у него из груди. В какой-то момент Охотница-на-Чертополох споткнулась и выкатилась из отцовских лап. Быстрее молнии Ратха прыгнула на дочь и что было силы впилась в нее клыками. Охотница-на-Чертополох завизжала, и пятнистая младенческая шкурка под зубами Ратхи окрасилась алым.
В следующий миг тяжелый удар отшвырнул ее прочь от дочери, и Ратха кубарем покатилась вниз с горы. Костегрыз стоял над ней, глаза его сверкали, клыки нависли над самым горлом Ратхи.
Затем он ушел, и Ратха осталась одна среди надвигающейся ночи, с бешено колотящимся сердцем.
Все еще ослепленная бешенством, она вскочила и помчалась вверх по склону. Она перешагнула через ужас, пронзивший ее, стоило ей почувствовать во рту вкус крови Охотницы-на-Чертополох. Словно со стороны она смотрела, как Костегрыз вылизывает раненую малышку.
Замерев, Ратха ждала, когда он почувствует ее присутствие и обернется.
— Убей меня, — тихо попросила она. — Я больше не хочу жить.
Его глаза превратились в два угля из костра заходящего солнца, но он не тронулся с места.
Ратха посмотрела за спину Костегрыза на Охотницу-на-Чертополох.
— Почему ты не бросишь их умереть с голоду? — с вызовом спросила она Костегрыза. — Подыщи себе другую супругу, может быть, на этот раз...
Голова ее с такой силой мотнулась в сторону от удара, что Ратхе показалось, будто у нее порвались мышцы в шее.
— Довольно, Ратха, — прохрипел Костегрыз.
Она отскочила от него, не сводя глаз с Охотницы-на-Чертополох. Раненая малышка вся дрожала, съежившись в комочек, ужасные темные пятна расползались по ее плечам и груди. И вновь какая-то часть ее существа в ужасе содрогнулась от этого зрелища, но Ратха снова переступила через себя.
— Даже не пытайся, — предупредил Костегрыз. — Ты не заслужила такой смерти.
Ратха презрительно раздвинула губы, обнажая клыки, и уставилась на Охотницу-на-Чертополох.
— Неужели ты хочешь оставить ее в живых? Она же неразумная! — со злорадством выкрикнула она.
— Да, я хочу ее оставить. И ее, и всех остальных, — тихо ответил Костегрыз. — Ты права. Они никогда не станут такими, как ты или я. Они никогда не разделят с нами дар речи. Но это мои дети, и я сохраню им жизнь, ибо других детей у меня уже не будет. — Он опустил голову. — Я больше никогда не изберу себе супругу, Ратха.
У Ратхи упали усы. Гнев ее прошел, и она впервые увидела ужас в глазах Охотницы-на-Чертополох. Ратха привычно призвала свою ярость и раздула ее, чтобы затуманить взор и отгородиться от этих зеленых глаз. Но она уже понимала, что это поможет лишь на время, и очень скоро к ней вернется беспощадная ясность.
Писк оставшихся внизу котят звонко разносился в лиловом вечернем небе. Ночной ветер коснулся шерсти Ратхи. Братья Охотницы-на-Чертополох продолжали играть.
Ратха повернулась к склону, но Костегрыз преградил ей дорогу.
— Держись от них подальше. Я предупреждаю тебя, Ратха.
Он занес лапу, выпустив когти.
— Я не убью тебя, но если ты приблизишься к моим детям, я на всю жизнь оставлю тебя слепой и хромой.
Вся дрожа, Ратха попятилась от него. Вот теперь она действительно потеряла все. Костегрыз больше никогда не подпустит ее к себе, а в глазах Охотницы-на-Чертополох она отныне будет видеть только страх и ненависть.
Вновь, в который раз, она не могла повернуть назад с выбранного пути.
И тогда Ратха снова раздула свой гнев в бушующее пламя, спалившее дотла последние остатки сожаления.
— Забирай котят, Безымянный! — прорычала она. — Корми их хорошенько, чтобы они не зарезали тебя и не сожрали твое мертвое тело! Я ухожу.
Она повернулась и побежала прочь вдоль гребня холма, вздымавшегося над болотом.
Сырой ночной ветер нес с собой многочисленные запахи, и все они были знакомы Ратхе. Но она знала, что больше никогда не будет жить среди них.
Через какое-то время она остановилась и прислушалась. Костегрыз шел за ней, желая убедиться, что она покинула его территорию.
Гнев оставил Ратху, уступив место отчаянию. Больше всего на свете ей хотелось броситься к нему, зарыться головой в его бок и попросить прощения, пообещав, что она научится любить своих детей такими, какие они есть, а не такими, какими она хотела бы их видеть.
Костегрыз остановился у границы своей территории.
Ратха со всех лап бросилась бежать, оставив его за спиной. Ее лапы дробно стучали по земле, заполняя сознание ритмом галопа.
Отныне она была отверженной среди Безымянных, как и среди племенных. Где бы она ни появилась, ее будут встречать оскаленными клыками, ибо она повсюду известна как убийца и предательница. Ратха бежала, не разбирая дороги, не думая, куда несут ее лапы.
А потом в ночной тиши за ее спиной раздался голос. Ратха пыталась не слышать его, но голос не умолкал и становился все громче. Она остановилась у ручья, чтобы напиться и смыть из пасти металлический привкус крови.
Потом она бежала и бежала, пока прощальный вой Костегрыза не растаял вдали, и она не осталась наедине с ночью — своим единственным спутником и товарищем.
12
Остаток лета Ратха скиталась по земле, словно одинокий лист, гонимый порывистым ветром. Она часто забиралась на вершину крутого утеса, размышляя, не броситься ли вниз, или подолгу лежала в темной пещере, мечтая, чтобы голод поскорее прикончил ее. Но каждый раз она поворачивала назад с утеса и выползала из пещеры, чтобы отправиться на охоту. Какая-то неведомая сила заставляла Ратху жить вопреки ее собственной воле.
Она жила настоящим, стараясь не думать ни о прошлом, ни о будущем. Ее глаза постоянно высматривали дичь или тех, для кого она сама могла стать дичью. Когда она смотрела на свое отражение в лужах и ручьях, из которых пила, то не могла выдержать взгляда глаз, глядевших на нее с незнакомой худой морды из-под толщи воды. У нее все сжималось в животе при виде горечи, проступившей в ее облике, как свежие шрамы, еще не заросшие шерстью.
Тот, кто видел Ратху в те дни, когда Такур ласково звал ее «однолеткой», ни за что не узнал бы ее сейчас. Теперь она бродила, низко опустив голову, и шерсть ее стала тусклой, косматой и свалявшейся.
Ратха пыталась уверить себя в том, что скитается без всякой цели, однако в глубине души знала, что движется в сторону старых племенных угодий. Что-то звало ее домой, и она отвечала на этот зов, хотя умом понимала, что у нее больше нет дома. На лугу, где когда-то паслись стада трехрогих, теперь остались только серые кости, да логова, засыпанные гниющей листвой.
Ратха не знала, какая сила тянет ее на старую территорию племени. Ничто не ждало ее в конце этого пути. Она часто противилась зову, сворачивала на другую тропу, но каждый раз ее лапы сами собой несли ее на старое место.
В прошлом она слишком часто оставляла нахоженные тропы и неслась на поиски новых путей, но теперь у нее не было ни сил, ни желания бросать вызов неизвестности. Ратха чувствовала себя истощенной и измученной, ей казалось, что раны, нанесенные ей Костегрызом, никогда не закроются и не перестанут кровоточить.
Каждый день, когда внутренняя боль становилась настолько невыносимой, что ей хотелось лечь и больше никогда не вставать, Ратха проклинала свое тело за упрямую живучесть. Вкус крови Охотницы-на-Чертополох намертво въелся в ее пасть и не уходил, сколько бы она ни пила и ни полоскала рот.
Однажды, жарким днем в середине лета, Ратха остановилась у ручья и огляделась. Перед ней во все стороны расстилался луг, поросший высокой сочной травой. Обугленные стволы, некогда бывшие деревьями, чернели на фоне неба, а море колышущейся травы омывало их снизу. Насекомые жужжали над головой Ратхи, солнце припекало ей спину, и она долго стояла, не решаясь ступить на луг.