— Ты весь вечер смотришь на часы, Эви. Торопишься лечь в постель? — спросил Адам.
— Я очень устала и хочу пожелать всем доброй ночи. — Она поспешно ушла наверх в свою комнату.
Время тянулось ужасно медленно. Эви напряженно прислушивалась к затихающим внизу звукам. Убедившись, что наконец-то все ушли отдыхать, она переоделась в скромное дорожное платье и стала дожидаться Роджера.
Казалось, прошло ужасно много времени. Эви взглянула на часы, стоящие на каминной полке. До прибытия Роджера оставалось еще пятнадцать минут. Она уже не могла оставаться в комнате и решила подождать его у ворот. Взяв саквояж, Эви выглянула в дверь. Коридор был пуст, и она осторожно прошла мимо спальни Адама к верхней площадке лестницы.
Внизу Эви услышала слабые звуки голосов и увидела тонкий луч света, пробивающийся из-под двери библиотеки. Она похолодела, узнав голос Роджера Салливана.
— Еще раз благодарю вас, мистер Ролинз. Вы очень великодушны.
Дверь библиотеки открылась, и Эви отпрянула назад. Адам проводил посетителя до входной двери и молча расстался с ним.
Эви бросилась назад в свою комнату и раздвинула кружевные занавески. Молодой человек удалялся по дорожке бойким упругим шагом, и даже в полумраке было видно, что это не была походка человека, удрученного горем.
Роджер сел в карету, не оглянувшись, и уехал. Эви продолжала неподвижно стоять у окна. По щекам ее медленно текли слезы.
Вскоре карета скрылась во мраке, а Эви все стояла молча, пока звук копыт не затих в ночи.
Эви глубоко вздохнула и зарыдала. Затем, вытерев слезы, скинула плащ и бросилась вон из комнаты.
Она рывком открыла дверь библиотеки и ворвалась туда как буря.
— Что случилось? — Адам даже не взглянул на нее, его темноволосая голова оставалась склоненной над книгой счетов.
— Я ненавижу тебя, Адам Ролинз!
— Это не новость, — невозмутимо ответил он, обмакнул перо в чернильницу и продолжил заниматься своим делом, не глядя в ее сторону.
Его поведение взбесило Эви.
— Немедленно положи это проклятое перо и смотри на меня, когда я говорю с тобой!
Адам взял пресс-папье и промокнул страницу, после чего закрыл книгу. Он посмотрел на нее с мучительным выражением лица.
— Говоришь? Я сомневаюсь, что ты «говоришь» со мной, Эви. Это больше похоже на злобный крик. Сколько раз надо напоминать тебе, что женщина не должна ругаться?
Эви проигнорировала его слова.
— И сколько тебе стоило откупиться от Роджера Салливана?
Адам самодовольно улыбнулся:
— О, он оказался дешевле всех. А так как ты познакомилась с этим никуда не годным проходимцем в сиротском приюте, я вынужден запретить тебе ходить туда. Сироты Сакраменто обойдутся как-нибудь без твоих услуг. — Адам покачал головой. — Должен сказать, Эви, ты проявляешь все большую неразборчивость. Предыдущий парень по крайней мере думал два дня, прежде чем решил вместо тебя взять деньги.
Эви сжала кулаки, все тело ее дрожало от ненависти.
— Ты достоин презрения, Адам. Ты постоянно унижаешь меня.
Лицо Адама оживилось.
— Ты сама унижаешь себя, хватаясь за соломинку.
Сверкая глазами, Эви всплеснула руками.
— А что мне остается делать? Ты запугиваешь или подкупаешь каждого мужчину, обратившего на меня внимание. Почему, Адам? Зачем тебе это?
Ни один мускул не дрогнул на лице Адама, он лишь откинулся назад, опершись на высокую спинку кресла.
— Возможно, потому, что считаю их недостойными тебя.
Глаза Эви презрительно блеснули.
— И ты никогда не прекратишь свои жестокие издевательства, не так ли? Я вижу по твоим глазам, что ты думаешь. Я всего лишь «незаконная дочь шлюхи».
Адам резко встал, в то время как Эви продолжала бичевать его:
— Я не забыла тот вечер и никогда не забуду его. Память о том, как ты оскорбил мою мать, дает мне силы терпеть твои издевательства. — Голос Эви дрожал от волнения. — Но когда-нибудь… когда-нибудь, Адам Ролинз, я отплачу тебе за все.
Едва сдерживая душившие ее рыдания, Эви выбежала из комнаты, но Адам оказался возле нее еще до того, как она достигла основания лестницы. Он взял ее за руку.
— Я хочу задержать тебя на минуту, Эви. Пойдем со мной.
Умоляющие нотки в его голосе заглушили ее гнев. Она позволила ему взять ее за руку и подвести к портрету, висевшему в гостиной над камином.
— Ты знаешь этого человека, Эви? За все годы твоего пребывания в этом доме ты ни разу не спросила о нем. Это мой дед, Дэвид Ролинз.
Эви взглянула на волевое лицо на портрете. Она тайно восхищалась им с того времени, когда впервые увидела. Ее притягивали глаза мужчины. Художник уловил едва заметные веселые искорки в их сапфировой глубине.
— В 1773 году он покинул Виргинию и переехал на запад, — продолжал Адам. — Тогда ему было всего лишь семнадцать лет. Не больше, чем тебе сейчас. Он отправился один в поисках неизвестно чего, твердо зная, что в Виргинии ему ничего не добиться.
Он воевал с индейцами, мексиканцами, испанцами и со всеми прочими, кто мешал ему обосноваться на западе, и в конце концов нашел то, что искал. Это было похоже на историю Аниты Марии Пилар дель Греко и Кортеса.
Ей исполнилось в то время только четырнадцать лет. Ее отец был испанским доном, крупным землевладельцем. Упрямый старик старался удержать все, что он считал своей собственностью. Дэвид Ролинз был нежелательным белым американцем, представлявшим опасность для него самого и его владений, и, разумеется, он был не пара его дочери.
Адам слегка усмехнулся.
— Однако старый дон не учел упорства и решительности моего деда. Возможно также, он разглядел в нем такие качества, которые заставили его понять, что с ним бесполезно бороться. Когда вспыхнула революция, дед заявил, что возвращается в Виргинию, чтобы принять участие в борьбе за независимость. Полагаю, старый дон рассчитывал, что время и расстояние охладят пыл юноши, а может быть, надеялся, что его убьют на войне. Во всяком случае, он был уверен, что никогда не увидит этого молодого наглеца снова, и потому согласился на его брак со своей дочерью, когда тот вернется в Калифорнию.
Эви посмотрела на Адама и с удивлением заметила, что его обычно насмешливое выражение лица сменилось гордостью за своего предка.
— Дон недооценил Дэвида Ролинза. Через шесть лет, возвратившись в Калифорнию, дед обнаружил, что любимая им женщина вышла замуж за другого. Но он был столь же терпеливым, сколь и настойчивым. Спустя десять лет его возлюбленная овдовела, и он женился на ней. Но это было только начало истории, а не ее конец.
— Адам, зачем ты рассказываешь мне все это? — раздраженно прервала его Эви.
— Мой отец всегда говорил, что во мне есть многое от деда, — тихо ответил Адам.
— Я не сомневаюсь, что во всем этом есть определенный смысл, но, откровенно говоря, у меня не хватает терпения слушать твои семейные истории, — призналась Эви и повернулась, чтобы уйти.
— Я думал, ты сама догадаешься. Я хочу жениться на тебе, Эвлин Макгрегор.
Эви ошеломленно снова повернулась к нему, решив, что ослышалась. Словно загипнотизированная, она стояла, вся похолодев под взглядом его темных дьявольских глаз.
Адам протянул руку и привлек ее к себе. Эви каким-то чужим голосом с трудом выговорила:
— Перестань, Адам. Пожалуйста! Это нехорошо. Ты не имеешь права делать это.
— У меня больше прав, чем у этих ублюдков, в руки которых ты хотела отдать себя. Ты принадлежишь мне, Эви. Ты моя, — хрипло прошептал он.
Адам наклонил голову, а Эви едва дышала. Его губы приблизились к ее губам, заставив их раскрыться. Она открыла рот, чтобы вдохнуть воздух, и его язык проник внутрь. Эви попыталась оттолкнуть Адама, но его руки сомкнулись вокруг нее, обдав жаром. Она боролась и попыталась кричать, но слова застряли в горле.
Его рука скользнула по ее шее и ниже, к вздымающейся груди. Ладонь была горячей, и Эви почувствовала, что внутри у нее все сжалось в ответ на эти прикосновения. Она ужаснулась, осознав, что происходит: «О Боже, неужели я начинаю отвечать на его ласки?»