Вопрос был обращен к Реброву, который, усмехнувшись, кивнул головой:
— Как всегда…
25
Свое трудное решение Нина Владимировна приняла спустя два дня после последнего разговора с Калинкиной, ближе к вечеру, как раз в тот момент, когда в кабинете Анны Алексеевны завершилось совещание следственной группы по делу об убийстве брата и сестры Любомир.
Распорядившись накрыть стол к ужину на веранде, Нина Владимировна попросила Женю проводить ее в сад — к скамейке, считавшейся ее любимой и расположенной в самом конце участка, далеко от особняка. Тон, каким она выразила свою просьбу, стоя на пороге кабинета, в котором окопался ее младший сын, был столь непререкаемым, что Евгений не решился возразить матери, несмотря на то что отлично понимал — впереди очередной нелегкий разговор. То есть как раз то, чего он избегал все эти дни.
Собственно говоря, он вообще избегал каких бы то ни было разговоров, ощущая безразличие ко всему и ко всем сразу, включая свою фирму.
До любимой скамьи они дошли молча. Нина Владимировна искоса поглядывала на сына, хмуро бредущего рядом с ней. За эти дни Евгений осунулся и как-то постарел… Во всяком случае, складки, идущие от крыльев носа к уголкам губ, обозначились резче и глубже, хотя, возможно, прежде она просто не обращала на это внимания… Ей было непереносимо жаль Женю и за то, что он переживал сейчас, и за то, что ему еще предстояло пережить. Именно поэтому генеральша и приняла очень нелегкое для нее решение.
Евгений едва заметно вздрогнул, стоило Нине Владимировне заговорить, словно не ожидал, что мать решится нарушить установившееся между ними молчание. И тогда она, сама удивляясь боли, вдруг прозвучавшей в ее голосе, а главное — тому, что во второй раз за последние дни говорит в общем-то не совсем то, что собиралась, вдруг произнесла негромко, но очень отчетливо:
— Знаешь, я вам с Машей так завидую.
— Ты… Что?..
Женя медленно, как будто преодолевая сопротивление неожиданно ставшего густым воздуха, повернулся к ней всем туловищем и растерянно уставился на мать. Генеральша печально улыбнулась и кивнула:
— Да, завидую… Понимаешь, мне ни разу в жизни не довелось никого любить вот так сильно, как… Как любит тебя Маша и как любишь ее ты… Ни разу я не мучилась так горько и так… счастливо… Да, счастливо! Из-за другого человека…
— Мама, ты хоть понимаешь, что говоришь?! — Внезапно у Жени затряслись руки, до этого безвольно лежавшие на коленях, отчего сердце Нины Владимировны в очередной раз сжалось от почти непереносимой жалости.
— Судя по всему, понимаю гораздо лучше тебя, — она отвела глаза от его прыгающих пальцев. — И то, что ты сейчас собираешься сказать, не аргумент!..
— А… Что я, по-твоему, собираюсь сказать?.. — он растерялся окончательно.
— Что еще ты можешь сказать, кроме как обвинить Машу в обмане и чуть ли не предательстве по отношению к тебе? Тебя просто… Как это нынче говорят?.. Ах, да, вот… Тебя просто-напросто ЗАКЛИНИЛО на этом, сынок!.. И преодолеть барьер этого… клина ты не в состоянии, а ведь не только пора, но и необходимо его преодолеть!..
Нина Владимировна перевела дыхание и, уже не глядя на замершего неподвижно рядом с ней сына, продолжила:
— Тебе не приходило в голову, что, в сущности, каждому их нас есть что скрывать? И тебе — тоже. Помнится, в первый год, когда твоя фирма начала приносить наконец реальный доход, ты по-настоящему, мой милый, сорвался в ту же отвратительную бездну, в какую тогда модно было срываться у вас, молодых бизнесменов, дорвавшихся наконец до настоящих денег… Молчи, Женя! Ты полагал, я этого не знаю? Не знаю, отчего ты по меньшей мере раз в неделю не ночевал дома, отправляясь во все эти сауны со своими якобы деловыми партнерами?.. Но я знала. И не только я!
— Неужели? — Евгений почувствовал под ногами знакомую почву. — И кто ж это тебе все это наговорил?
— …Об этом знала Нюся, знал твой старший брат и, разумеется, Эля… Только не надо сейчас оправдываться. То, что скрыла от тебя твоя жена, куда благороднее и… И трагичнее, чем ты можешь себе предположить!..
Нина Владимировна откинулась на спинку скамьи и с облегчением умолкла: главное, ради чего она затеяла этот разговор, было, наконец, сказано…