— Вы один? Что с Дмитрием?
— Готовится к занятиям с рабочими.
— Но ведь ваши слушатели — полуграмотные мастеровые.
— Недооценивать их нельзя, — укоризненно заметил Точисский. — Рабочие — народ серьезный.
Мария смотрела на брата влюбленно. У него доброе сердце, и она не забыла, как дома, в Екатеринбурге, маленький Павлик, сложив в корзинку провизию, бегал к роще, где делали привал арестанты.
Мария сходила на кухню, принесла чай, поставила на стол коробку леденцов, булочки. Услышала, как Люба Аркадакская спросила:
— Говорят, вы открыли воскресную школу для рабочего сословия?
— Не совсем точно, кружок самообразования, и теперь намерены создать подобные кружки за Невской заставой, на Выборгской и Петербургской стороне, Васильевском острове. Нам не обойтись без помощи. Будем просить ее у вас.
Лизочка Данилова спросила:
— Какую же роль вы отводите бестужевкам?
Аркадакская усмехнулась:
— Конечно, учителей, не так ли?
И рассказала, как у них в деревне поселился учитель из университетских, призывал крестьян к деревенскому социализму. Кончилось тем, что явились выборные от общины и заявили: «Ты, господин, коли желание имеешь, детей наших учи, а в мужицкие дела не суйся». Учитель про школу забыл, вещички в руки да из деревни.
Павел нахмурился?
— Мы проповедуем не деревенский социализм, а заботимся о развитии рабочего. Вы представьте, когда рабочий поймет суть жизни, суть эксплуатации, какая это будет сила!
— Я не хотела вас обидеть, Павел, — смутилась Аркадакская. — Девочки, разве не в наших силах нести знания рабочим? Почему русский мастеровой должен быть неграмотным?
— Сейте разумное! Помните Некрасова? — подхватила Вера. — Я смогу заниматься с фабрично-заводскими природоведением.
— А мы с Любой — географией, — поддержала ее Данилова.
— Тебе, Мария, сам бог велел быть учительницей литературы, — сказал Павел. — Нам яге с Дмитрием остается история и политическая экономия.
— Мы можем организовать сбор книг, — воодушевилась Мария. — Покупать их на Александровском базаре. У рабочих будет своя библиотека.
Отправляясь к бестужевкам, Точисский был уверен — они поддержат его, но, чтоб с таким энтузиазмом, не предполагал. Он даже заволновался, встревожился, как бы излишняя девичья экспансивность не повредила делу, не привлекла бы внимания полиции. Павел решил предупредить Марию и ее подруг. Пусть знают — работа нелегальная, под обстрелом охранки. И неожиданно для себя сказал по-профессорски назидательно:
— Смысл жизни интеллигента в просвещении народа. Русский революционер желает видеть отечество свободным и просвещенным. Вы пойдете в рабочие кружки, понесете знания, но никто не должен знать, что вы занимаетесь пропагандой. Постоянно помните о конспирации. Кто не надеется на себя или боится угодить в ссылку либо на каторгу, пусть откажется сразу. Лучше сделать это заранее.
— Какие у вас основания считать нас трусливыми? — обиделась Лазарева. — Что касается конспирации, то мы будем соблюдать ее не хуже вас с Дмитрием.
У Лазарева именины. Днем они пили на Невском кофе и ели пирожное с бестужевками, а вечером, когда воротились на квартиру, застали Шелгунова и Тимофеева с пакетами в руках.
Пришли поздравить по русскому обычаю с днем ангела.
Посмеиваясь, Шелгунов выложил на стол круг колбасы, сыр, булочки, достал из кармана пиджака бутылку «Смирновской».
Подвинули к столу стулья, заговорили, в воспоминания ударились.
— Меня на моего ангела отец за руку — и на завод. Приучайся, говорит, к делу. А мне в ту пору девять стукнуло. С той поры, покуда мальцом был, все обучение в подзатыльниках и состояло, — сказал Шелгунов.
И задумался. Видать, нерадостно на душе сделалось. 'Тимофеев свое:
— Я своих праздников не помню. Сиротой рос. Точисскому стыдно было рассказывать, как по утрам его, именинника, ждали поздравления и дом делался праздничным и веселым.
— Отчего молчишь, Варфоломеич? — Шелгунов положил ладонь на плечо Павлу.
— О чем говорить, — улыбнулся Точисский. — Детство у меня не в пример вашему, в достатке рос.
— От сладкого-то небось отвыкнуть трудно было, — проговорил Тимофеев.
— Главное — решиться, — предположил Шелгунов!
Точисский задумался, повертел в руке вилку. Потом, глянув в глаза Василию, сказал:
— Решиться, говоришь? Не то слово. Понять надо, понять. Сердцем, понимаешь? Точнее, чтоб в тебе человек заговорил, совесть пробудилась. Легко порвать с прошлым? Нет. Больно и мучительно. Я ведь мог избрать себе иной путь, сытый, спокойный. Из гимназии в институт. Лекции, студенчество, увлечения девицами, балы и театры. Мог, да не мог… И заслугой своей не считаю, что отказался от проторенной дороги. Я уже тогда на человека по-другому смотрел. Говорят вот — «порядочный человек», значит, состоятельный, так сказать, кредитоспособный, и вся его порядочность в кошельке да в чиновном кресле. Для меня порядочность означает в первую очередь честность, жизнь своим трудом, чтобы кормили и одевали свои собственные мозолистые руки. Вот она, в чем правда жизни, друзья. И еще, я убежден, человек должен быть выше личного, жить ради идеи.