— Почто нам в пристяжных ходить, когда мы, рабочие, коренники!
— Верно, — сказал Точисский, — фабрично-заводской пролетариат — главная сила, она и преобразует Россию.
— Скажешь про такое, и в участок потянут, — почесал затылок рабочий у двери.
— Эх, мозга куриная, — рассмеялись товарищи, — ты беседуй, да знай с кем. А тот — с другим. По цепочке.
Провожали Точисского как старого знакомого. Павел слышал, кто-то из рабочих говорил:
— Свой, нашей кости.
К осени начались занятия в кружках на Путиловском и Балтийском заводах, Александровском и Обуховском, Бсрда и «Атласе», в мастерских Нового адмиралтейства и на фабрике Шау. А на квартире у Нила по-прежнему собирались кружковцы: Шелгунов, Васильев, Тимофеев, Климанов…
В гостиной музицировали. Доносились приглушенные звуки рояля. Играли полонез Огиньского.
В кабинете Брейтфусов массивный письменный стол, шкафы с книгами за стеклом.
Людвиг, стройный, черноглазый юноша, скрестив руки, откинулся на спинку дивана, а Павел, стоя к нему спиной, рассматривал книги. Они плотно заполняли полки, сияя позолотой корешков. Философы Аристотель, Юм, Спенсер, Шопенгауэр, Кант… Божественный Гомер — «Илиада» и «Одиссея», а за ними Гейне. Интересно, кто у Брейтфусов читает на немецком?..
А вот великие русские: Пушкин, Гоголь, Некрасов, Тургенев, Толстой, Лесков, Достоевский…
Рука потянулась к Толстому. Услышал голос Людвига:
— Вы любите сочинения графа?
— А кто их не любит?
— Официальная Россия. Говорят, граф Лев Николаевич писал Александру Третьему, прося о помиловании Перовской, Желябова, Кибальчича… Подал прошение через Победоносцева, однако воспитатель и наставник наследника письма не принял. Граф был потрясен.
— Да, Людвиг, официальная Россия не очень-то чтит великих писателей…
Пришел Иван Шалаевский, высокий, кудрявый блондин с голубыми глазами. В Санкт-Петербург он переехал из Перми недавно, поступал в Институт инженеров путей сообщения, однако вступительных экзаменов не выдержал. С Точисским Шалаевского свел Людвиг Брейтфус. Иван уселся в кресло, прислушался к разговору:
— Иногда я думаю, — рассуждал Людвиг, — отчего некоторые талантливые, авторитетные люди принимают государственные посты, верой и правдой служат ничтожному человеку, имя которого — царь? Тотлебен — герой Севастополя и Плевны — стал одесским генерал-губернатором; Дрентельн, участвовавший в боях за освобождение братьев-болгар, принял Третье отделение…
Точисский улыбнулся:
— В либерализм играют многие. Вот граф Дмитрий Андреевич Толстой! Разве начинал он не с либерализма? А нынче министр внутренних дел… А что касается ваших авторитетных людей, как вы говорите, Людвиг, то и Тотлебен, и Дрентельн — они прославились на войне. Однако всегда были верными слугами самодержавия…
— Но честь и совесть? Разве им чужды такие святые понятия? — возмутился Шалаевский.
— Дорогой Иван, эти звучные слова и трактуются ими в своем понимании, с позиций своего сословия. — И перевел разговор, снова обратившись к книгам:
— О, Маркс… Здесь, кажется, все, что переведено на русский. А вот и Плеханов — «Социализм и политическая борьба», «Наши разногласия»…
— Я преклоняюсь перед Георгием Валентиновичем, — сказал Людвиг. — Какой ум!
— Да, иметь смелость порвать с прошлым не каждому дано, — заметил Точисский. — Чтобы отречься от прежних идей, я имею в виду народнических, и принять марксизм, надо было свято поверить в силу марксизма. — Он улыбнулся. — В этом заслуга Маркса, сделавшего из Плеханова-народника Плеханова-марксиста. Точисский снял очки, протер стекла:
— Но, друзья мои, давайте о главном: не пора ли нам устроить собрание?
— Лекторов?
— И членов центрального кружка, рабочих непременно.
— Можно собраться у нас, квартира позволяет.
— Нет, мы соберемся в лесу. Во-первых, безопасней, во-вторых, подышим чистым воздухом. Не так часто нам это выпадает.
ГЛАВА 4
Осень набирала силу. В омытом дождями воздухе зеленели сосны. Набегавшие ветры срывали пожелтевшие листья берез и опускали на землю, запорашивая траву и грибы, обильно уродившиеся в тот год.
В деревнях начали основательно протапливать избы. Мужики вспахивали последний клин под озимые.
В день, когда наметили провести учредительное собрание, погода выдалась теплая и ясная. Солнце едва выглянуло, как к опушке леса у дороги, неподалеку от деревни, один за другим подкатили извозчики. Приехали Точисский с Лазаревым и Климановым. Тимофеев задерживался, а у Васильева заболела мать, и Нил отправился к ней, но обещал вернуться к этому дню. Павел его ждал.