Пришло письмо от родных: они звали ее и Павла хотя бы несколько дней пожить у них. Девушка твердо решила: наступит весна и они съездят в Екатеринбург. Пусть на неделю, две, весной, когда все будет в зелени и тепло выгреет солнце…
Катятся санки от Невского на Васильевский остров, поскрипывает полоз. Мария подумала о просьбе Людвига побывать с ним в мастерских Нового адмиралтейства. Условились о времени: через день, когда она будет свободна от дежурства. Как-то они уже выступали вместе, и, кажется, удачно. Точисской Людвиг нравился: он хороший пропагандист и товарищ.
У дома, где она снимала комнату, Мария остановила извозчика, взяв пустую сумку, сошла на тротуар и, посмотрев по сторонам, открыла дверь подъезда.
Потребовалось срочно сменить квартиру. В воскресное утро, возвращаясь с ночной смены, Павел каким-то особым чутьем уловил слежку. Чье-то движение в унисон с его. Ускорил шаг, тот, покуда невидимый, не отставал. Свернул в улицу, филер следом. Приостановился, и тот затаился.
У витрины продовольственного магазина Точисский задержался и только теперь увидел… Так вот кто тянется за ним хвостом. Егор Зиновеич!
Павел невольно подумал: когда же он оказался под подозрением? И по своей ли охоте, хотя вряд ли, скорее, приставлен к нему Егор Зиновеич! Значит, предположение, что Зиновеич — агент охранки, подтверждается. Прав Шелгунов, говоря, что полиция внедряет осведомителей в фабрично-заводскую среду из самих мастеровых. Создавая новые кружки, непременно надо учитывать тактику охранки.
Долго блуждал Павел по улицам города. Насилу на Лиговке оторвался. Даже посмеялся в душе: уж если по собственной ретивости следит Зиновеич, то бедолага и в церковь не попадет, вырядился-то к обедне.
В тот же день, посоветовавшись с Дмитрием, решили сменить квартиру, а покуда подыщут, пожить Лазареву у Шалаевского, а Павлу — у Шелгунова…
Был поздний час, когда Точисский постучался к Василию. Тот, как был босой, прошлепал в сени, открыл дверь. Холодный осенний ветер ворвался в избу.
В темноте узнал Точисского, посторонился:
— Случилось чего?
— На день-два приютишь?
— Можно и навсегда, — пошутил Шелгунов. — Так что же стряслось?
— Кажется, попал на крючок.
— Когда обнаружил?
Точисский поставил баул, снял короткое поношенное пальто, рассказал о случае с Зиновеичем.
— Точно, филер, — согласился Василий. — Такие богобоязненные для полиции и охранки клад. Их медом не корми, лишь бы людям пакостить. Людям напакостить — престолу послужить. — И засуетился: — Ты, вот что, Варфоломеич, покуда я на стол соберу, располагайся тут.
Засиделись до рассвета. Обо всем переговорили. Шелгунов интересовался:
— Ты, Павел Варфоломеич, все верно продумал. Я имею в виду цель «Товарищества», а одного в толк не возьму, куда ты крестьянство подевал? Мужика деревенского, откуда весь рабочий люд корень ведет?
— Будущие социалистические преобразования непременно коснутся и деревни, — ответил Павел, — но революцию совершит пролетариат.
— Без крестьянина? Нет, позволь не согласиться с тобой, Варфоломеич, потому как сам я из псковских крестьян и знаю: найдутся мужики из бедноты и с рабочими на самодержавие поднимутся. Да и всегда находились мужики, за дубину брались…
— Ох, ошибки народников повторяешь, Василий, это ни все в мужика верили.
— Почему — народников? Я к мужику с иной меркой, ем они, подхожу. Народник ряженый в деревню шел, а я сам деревенский и так считаю: пролетарий на царя и капиталиста встанет, а мужик — на барина.
— Ишь ты, как в тебе, Шелгунов, псковский крестьянин заговорил, — улыбнулся Точисский. — А ты подумай, может ли сознание крестьянина подняться до уровня развитого пролетария?
— Ты меня, Павел Варфоломеич, к стенке не припирай, я все равно при своем останусь.
— Ладно, нас время рассудит… — снова и, кажется, уже не в первый раз произнес Точисский.
Минует несколько лет, и Точисский, познакомившись с книгой Владимира Ульянова «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?», изменит свое мнение о роли крестьянства в революции, признав в нем союзника пролетариата.
Квартиру нашли на Литейном, в доходном доме купца Чуприхина, маленькую, дешевую. Останавливались в доходном доме в основном люди случайные, приезжие. Таких, как Точисский и Лазарев, совсем мало.
Павел любил Петербург Васильевского острова, Нарвской заставы, Выборгской стороны. Любил рабочие районы, где он в своей одежде мастерового чувствовал себя спокойно и уверенно. Его не сторонились, опасаясь испачкать дорогие наряды, не косились, как на чужого.