Пока Александра одевалась, Павел держал ее пальто и передавал в подробностях разговор с раздосадованным чиновником.
— Да, Саша, я услышал фамилию Мельникова Ювеналия. Мне эта фамилия ничего не говорит, но сквозь чиновничий туман я понял, что он вернулся из тюрьмы и социалист. Может, нам удастся разыскать этого Ювеналия. Ты ведь, Сашенька, понимаешь, как мы нуждаемся в связях с киевскими товарищами?
— Я готова! — Саша вышла из-за ширмы, красивая, статная.
— Сашенька, жена моя! — воскликнул Павел. — Ты настоящая королева!
Она звонко расхохоталась:
— Договорился! Сам против царя, а королеве в любви объясняешься.
Точисский помог ей надеть пальто, открыл дверь, и они вышли на снежную подольскую улицу.
— По сусекам дометает, — сказала Саша.
— Мети не мети, а весна-красна на телеге едет.
— Не выдержу я, Саша, службы в конторщиках, дай бог хотя бы на годок терпения. День-деньской в конторе невылазно, в голове стук костяшек счетов, перебираешь бумаги, отчеты строчишь, страницы мельтешат, и каждый чиновник, даже самый мелкий, из себя важную птицу строит. А мне бы на завод, к фабричному человеку, по душам поговорить.
— Сочувствую тебе всей душой, а чем помочь? Точисский разделся, вымыл руки, Александра накрыла на стол, зажгла лампу.
— Тебе никогда не хотелось тихой, спокойной жизни, Павел? Чтоб ни тревог, ни волнений. Одно знать — дом, семью.
Отодвинув тарелку, Точисский недоуменно посмотрел на жену:
— Тихой жизни? Нет! Знаешь, вспомнил я, как перед первой ссылкой отец, приехав в Петербург, уговаривал отказаться от революционного дела. Для него оно бесполезность, суета сует. Я не обиделся на него, ему не понять, что моя жизнь — в этой борьбе. Но ты-то, Сашенька?..
— Прости, — она положила ладонь ему на руку. — Прости, я так спросила… Не подумай, что требую от тебя отказаться от любимого дела. Ведь знала, за кого замуж иду.
— Я, Саша, вот о чем мечтаю: подкопить денег и, если бы позволил департамент полиции, съездить за границу. Не на отдых и не ради праздного любопытства, давняя мечта моя — встретиться с членами группы «Освобождение труда», может быть, повидать Георгия Плеханова и Димитра Благоева, а заодно поучиться работе у европейских социал-демократов.
— Я начну экономить, Павел, и мы соберем деньги на твою поездку.
— Э, нет, если ехать, то непременно вместе,
Молодая зелень на Крещатике, медь оркестра в саду «Шато де Флер», праздная публика и блюстители порядка. Мчат лихие рысаки, звонко цокают по мостовой железные подковы. Первым электричеством сияет Крещатик. Фонари ярко освещают выложенную кругляшами Думскую площадь, подъезд к городской думе.
Затихла горластая биржа извозчиков, ожил ресторан «Древняя Русь», не закрываются зеркальные двери. Бородатый швейцар в золоте галунов низкими поклонами приветствует именитых гостей.
У театра людно, подъезжают и укатывают кареты и фаэтоны, коляски и невесть как уцелевшие старомодные рыдваны, высаживают разодетых господ. Запах французских духов висит в воздухе. Паны не идут, они плывут степенно, предвкушая приятное театральное развлечение.
А неподалеку от театра гордость городской думы электрическая станция. Пыхтят машины, вертится маховое колесо, гонит динамо. Свет машинного зала льется через окна на улицу. Невидимый ток бежит по проводам; поражая киевлян, зажигает стеклянные пузыри на столбах по Крещатику.
А в стороне от центра мрак и глухомань. Редкие, тусклые керосиновые фонари, блеск воды в лужах, грязь в колдобинах. Неуютен ночной окраинный Киев.
Не раз и не два, несколько вечеров кряду ходил Тачисский к электростанции, но удобного случая увидаться с Мельниковым так и не подвернулось. Спрашивал у рабочих, отвечали: бывает, наведайся как-нибудь днем.
Но днем из конторы ему не отлучиться.
Летит время, и Павел Варфоломеевич решает — без помощи Саши ему никак не обойтись, она одна сможет побывать днем на электростанции и попытаться встретиться с Ювеналием.
С утра машины замолкали и на электростанции наступала тишина. Выждав, когда парень в замасленной блузе выскочил во двор, Александра окликнула его:
— Добрый день, пан. Не приходил ли сегодня сюда Ювеналий Мельников?
Мастеровой с кудрявой шевелюрой с любопытством глянул на нарядную барышню и, вытирая паклей руки, спросил:
— Зачем вам Ювко, чем я хуже? Саша пожала плечами:
— Погляжу на него, тогда и решать буду, может, вы и правду говорите.
— Чем он вас покорил? — парень кинул паклю на землю. — Не успел жену схоронить, как экая краля с неба свалилась…