— Расскажите, Павел Варфоломеевич, как в Киеве оказались, откуда обо мне узнали?
И смеялся до слез, услышав от Точисского о поляке-чиновнике.
— Так говорите — пан чиновник пана революционера поддержал? — Вытер глаза. — Действительно, заходил я к ним в контору, но мне поворот от ворот. Да и с электростанции выбросили. На работу принимали, когда в рабочих острая нужда была. Крещатик спешно осветить… Вот и терпели политического, социал-демократа. — Ювеналий махнул рукой. — Была бы шея, ярмо найдется. Я из тюрьмы в Киев попал, всякого повидал, досталось…
— Слышал, у вас, Ювеналий Дмитриевич, беда стряслась?
Лицо Мельникова помрачнело:
— Жена умерла. Мальчик без матери остался.
— Может, помощь нужна, я нянчить могу, — участливо предложила Саша. — Вы не думайте, мне такое не хлопотно, и детей я люблю.
— Спасибо, уже сыскалась добрая душа, хлебает лиха…
Встряхнул головой, будто прогоняя грусть, изменил разговор:
— Значит, Павел Варфоломеевич, помогать нам будете?
— Для того и знакомство с вами искал, Ювеналий Дмитриевич.
— И добре. А покуда распрощаемся. Я к вам на днях загляну. Обещаю — скучать мы вам не дадим, впряжем в колесницу.
— Бруснев Михаил, Бруснев, — сказал Точисский довольным голосом. — Прекрасно. Значит, начатое нами подхватили, наше дело продолжают. Я предвидел, что, если уцелеют фабрично-заводские кружки, они непременно будут объединены. Жаль, Саша, ты не знакома с Василием Шелгуновым и его друзьями — пропагандистами из рабочего сословия. А ведь они получили подготовку социал-демократов в нашем «Товариществе санкт-петербургских мастеровых».
— Чувствовалось из слов Мельникова — он о «Товариществе» доброго мнения, — подхватила Саша.
— Да, у нас была хорошая организация, мы не теряли времени. Не подумай, Саша, что я бахвалюсь, действительно наши пропагандисты заслуживают похвалы.
Точисский мог часами рассказывать жене о Ниле Васильеве и Шелгунове, Климанове и Тимофееве, о любом из тех рабочих, кто посещал центральный кружок «Товарищества санкт-петербургских мастеровых».
Приезжала в Киев Мария. Нагрянула нежданно. Сестра жила в Житомире.
Она с трудом отыскала домик на Подоле, где поселились Точисские. Павел был еще на службе, и Марию встретила Александра. Добродушная и приветливая, взгляд открытый, честный. Марии она понравилась, приятна была ее манера подмешивать украинские слова в речь.
Павел появился к вечеру. Увидев сестру, обрадовался несказанно. Они не встречались с того дня, как отправились в ссылку по разным местам.
Мария обняла брата и, отступив на шаг, изучающе посмотрела на него: морщины у глаз, в висках первая седина, усталость в выражении лица.
— Стареешь, Павлуша, — И усмехнулась печально: — Да и я не молодею.
— По тебе не замечаю.
— Не обманывай.
— Как отец и мама? Мария нахмурилась:
— Дома трудно. После смерти дяди Станислава отец совсем замкнулся, сделался раздражительным.
— Меня бранит? Сестра замялась:
— О тебе и слышать не желает. Нет у меня сына, говорит, есть государственный преступник.
Точисский произнес с грустью:
— Бедный отец, он так и не понял меня,
— У тебя, Павлуша, отличная жена, — постаралась изменить разговор Мария. — Мы уже подружились.
Александра покраснела, а Павел повеселел:
— Не хвали, за ужином оценим. Павел не мог наговориться с сестрой.
— Отошла от нашего дела?
— Я еще не смогла наладить связь с социал-демократами. Подчас мне кажется, что их вообще нет в Житомире.
Точисский потеребил волосы, возразил:
— Ты не права. Если социал-демократов нет в городе, есть ты со своим опытом пропагандиста…
— Даже дома я не чувствую себя свободной, — перебила его Мария. — Отец постоянно следит за мной. У меня такое впечатление, что он, заподозрив меня, сам донесет в полицию.
— Оставь Житомир,
Сестра посмотрела на него с печальным укором:
— Мать постоянно болеет и с отцом они стали совершенно чужими.
— Прости. Давай сядем за стол…
Позже Точисский не раз корил себя за напрасный упрек сестре. Мать, Урания Августовна, действительно нуждалась в поддержке, и заботу о ней он, любящий сын, взять на себя не мог. Эта забота легла на плечи Марии.
Поразительно быстро промелькнуло лето. Жаркое, с грозовыми ливнями, со слепыми дождями при солнце и радугой через все небо. А потом неделями парило и дули суховеи.