Раздался чей-то недоверчивый голос:
— Без царя, значит?
Парень рядом с Мельниковым сказал со смешком:
— Завод мой, а я буду капиталистом!
Точисский улыбнулся:
— Ошибаетесь. Пролетариат не для того совершит революцию, чтоб, прогнав капиталистов, занять их место. Рабочие научатся руководить заводами и фабриками, они станут трудиться как свободные граждане в стране, где нет буржуазии, и все заработанное их руками будет принадлежать только им…
Уходили домой вместе с Эйдельманом. Светила луна, дул резкий, порывистый ветер. Холод забирался под старое, вытертое пальто. Павел запахнул полу, поднял воротник.
— А вы отличный популяризатор марксизма, — заметил Эйдельман.
— Это цель моей жизни, — сказал Точисский.
Он был возбужден общением с рабочими, чувствовал себя уверенно и продолжал весьма задиристо:
— Вы видели, как эти люди слушают, какие они толковые, способны понять сложнейшие вещи… Убежден: в жизни освобожденной России наступит невиданный перелом, когда революция обеспечит народу свободу и грамотность и то, о чем писал Некрасов: «Где народ, там и стон…», останется только в памяти потомков.
— Не отрицаю, Павел Варфоломеевич. Однако путь к обновлению России лежит через испытания. Но верю, верю: «Свободной, гордой и счастливой увидишь родину свою!..»
Из департамента полиции наконец-то получили ответ, им разрешили выезд за границу. Еще несколько утомительных и неприятных дней оформления документов, и настал час, когда Точисские приехали на вокзал, заняли купе международного вагона.
Павел расставлял вещи, а Саша стояла у окна. На перроне шум и суета. Лавируя в толпе, носильщики с жестяными бляхами тащили чемоданы, корзины, на тележках везли багаж. Маленький пузатый паровозик подтянул почтовый вагон, и в него принялись грузить посылки.
Заложив руки за спину, прогуливался усатый жандарм. Шнырял в толпе подозрительный тип, он заскочил в станционный буфет и вскоре снова появился на перроне.
Неожиданно Саша увидела Мельникова. Тот уверенно направлялся к их вагону.
— Павел, идет Ювеналий!
Точисский открыл дверь купе, выглянул в коридор. Мельников уже шагал по вагону. Увидев Павла, кивнул.
— Думал, не застану.
Они сели в купе. Ювеналий смотрел на них с грустью.
— Расстаемся, Павел Варфоломеевич, и кто знает, не навсегда ли?
Точисский положил ему обе руки на плечи.
— Как это «расстаемся», Ювеналий Дмитриевич, нам с тобой работать и работать, — Павел впервые назвал Мельникова на «ты».
Не думал Точисский, что прав окажется Мельников. Когда Точисский возвратится в Россию, въезд в Киев ему будет воспрещен, а через шесть лет Ювеналий Мельников умрет в астраханской ссылке…
— Давай прощаться, Павел!
Обнялись. Мельников повернулся к Саше, пожал руку:
— Будьте счастливы, Александра Леонтьевна. Вытащив из кармана сверток, встряхнул цветастую кашемировую шаль.
— Едва не забыл!
И накинул шаль ей на плечи. Саша зарделась.
— Носите, Александра Леонтьевна; память о моей Ганне. У нас с ней все было пополам — и горе, и радость. И вы для Павла… я знаю…
ГЛАВА 2
Июнь 1894 года.
В Петербурге выходит первое издание первого выпуска книги Ленина «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?», отпечатанное нелегально, на гектографе, в количестве 50 экземпляров.
В июне 1894 года в Варненском порту поднял якорь «Лойд», небольшой нарядный корабль австрийской компании, и, пуская в небо густой дым, взял курс на Одессу.
Погода в эту пору стояла тихая и теплая. Море, казалось, замерло на многие версты, не шелохнется. Оно играло синими, зелеными и черными красками, а ночью при луне мерцало и светилось.
С утра и допоздна пассажиры гуляли на палубе, отдыхали в шезлонгах, сидели в ресторане. Разношерстная публика, плывшая третьим классом, толпилась на корме, где все было заставлено мешками, ящиками, корзинами.
Точисские подолгу стояли у борта, рассматривали дальние берега. Они возвращались в Россию после четырехмесячного пребывания в Европе, побывав за это время в Германии, Франции, Швейцарии и Болгарии.
Европа поражала своей внешней чопорностью, опрятным обликом городов, порядком в крестьянских хозяйствах, всем укладом жизни.
Но Павел, отлично знавший историю, не удивлялся. Он помнил нелегкую судьбу России, прикрывшей собой Европу от татаро-монгольского ига. Обескровленная, более двухсот лет терзаемая Ордой, она не допустила разорения европейских земель. Благодаря российскому мужеству Европа сохранила многовековую красоту своих городов, в огне пожарищ не сгорели ее ценности, а пыльными шляхами не гнали в Орду полон, не скрипели длинные груженые обозы. Искусные европейские мастера не продавались на невольничьих рынках, а продолжали творить у себя на родине.