Сейчас Точисский смотрел на Богомазова. Тот подходил к нему, протягивал руку.
— Здравствуете, Павел, не ожидал встретить вас. Точисский обрадовался:
— Давно ли вы из Екатеринбурга?
— И месяца нет. Перед отъездом собирался побывать у ваших родителей, да не выдалось свободной минуты. А Лебеденко в Тобольск сослан. Кто-то донес — литературу недозволенную хранил. — Взяв Павла за локоть, повел к выходу. — Не потеряли интереса к революции?
— В каком смысле?
— Ну-ну-ну, не конспирируйте, я ведь помню вашу гимназическую тягу к революционным идеям.
— Мне думается, это преувеличение.
— Скромничаете. А я, грешным делом, собирался пригласить вас завтра на товарищескую встречу послушать кое-кого. Один из бывших народовольцев переметнулся к марксистам и теперь обрушился на нас с нападками. Так как?
— Ну что ж, — сдержанно согласился Точисский.
— В таком случае жду завтра в восемь вечера на Литейном мосту.
На следующий день, вернувшись из мастерских, Павел умылся, перекусил наспех и отправился на встречу с Богомазовым.
Иван дожидался его. Смеркалось. Солнце коснулось краем Невского залива. На Литейном было оживленно.
Богомазов выглядел уставшим и вялым. Молча прошли часть пути, Павел немного волновался: что-то принесет ему сегодняшний вечер?
Вошли в добротный, солидный подъезд и поднялись по широкой лестнице на второй этаж. Богомазов потянул за шнур звонка. Дверь открыла молоденькая горничная.
В прихожей на стульях небрежный ворох пальто и студенческих шинелей.
Квартира просторная, богатая. Полы коврами устланы, на стенах картины в массивных золоченых рамах.
Богомазов поймал взгляд Точисского, заметил:
— Отец нашего товарища — известный адвокат, его квартира.
В гостиной расположились студенты в форменных двубортных тужурках, гимназисты старших классов, курсистки. Шумно, говорили о чем-то, доказывали друг другу.
Богомазов уселся на подоконник, а Павел остановился у стены. На него не обратили внимания, зато появление Ивана встретили одобрительными приветствиями. Видно, здесь он пользовался особенным вниманием.
Наклонившись к чубатому студенту, Богомазов спросил:
— О чем речь, друзья?
К нему повернулась стройная розовощекая курсистка с тугой косой через плечо.
— Вы ведь слышали о новой книге Плеханова? Кинув первую бомбу в нас, своих бывших товарищей, — я иначе не расцениваю книгу Плеханова «Социализм и политическая борьба», — он швырнул в народников вторую бомбу. Вот полюбопытствуйте. «Наши разногласия», — и протянула Ивану книгу. — Непременно прочитайте. Это разногласия между группой «Освобождение труда» и нами, народниками.
Точисский взял у Богомазова книжку, полистал. В Петербурге он уже слышал имя Георгия Плеханова, однако прочитать его работу «Социализм и политическая борьба» не удалось.
— Свой характер Жорж показал еще в «Черном переделе», — заметил студент в пенсне. — Плехановскую группу в Женеве рассматривают как рождение российской социал-демократии.
— Я слышал, социал-демократию проповедуют и здесь, — подал голос юноша, стоявший рядом с Точисским. — Вы что-нибудь о Димитре Благоеве знаете? Этот болгарин, обучаясь в Петербургском университете, занялся пропагандой социал-демократических идей в рабочих кружках. Говорят, полиция имеет сведения о деятельности благоевцев.
— Мда-а, — протянул Богомазов, — порвал с народничеством Плеханов, переметнулся к марксизму. А жаль, талантище. Но с характером, себя любит, эгоцентризм развит до крайности.
— Друзья, друзья, а ведь какие зажигательные речи говорил Жорж на студенческих сходках… Их и сегодня вспоминают те, кто слушал Плеханова, — заметил студент в пенсне, и на худых болезненных щеках его заалел румянец.
— Прекратите, Сивцов, — оборвал юношу чубатый студент. — Ваш Плеханов плюет в народовольцев. И это тогда, когда Вера Фигнер и другие товарищи проявили такое мужество на суде.
Обстановка в гостиной накалялась, все говорили громко, горячились. Студент в пенсне, призывая к вниманию, захлопал в ладоши:
— Надо дать бой плехановской группе, Как там она называется?
— «Освобождение труда». Чубатый студент бросил категорично:
— Надо действовать, друзья, действовать! Точисский повернулся к нему:
— Как вы себе представляете эти самые действия? Студент посмотрел на него холодно и насмешливо:
— Так и не понимаете? Динамит — вот действие. А разговаривать в кружках с фабрично-заводскими — бездействие. Первое — удел народовольцев, второе — марксистов.
Павел пожал плечами.
— Теория Маркса для России неприемлема, — вмешался в спор Богомазов. — Маркс хорош для Европы.
— Плеханов — марксист! — снова раздался голос курсистки с косой.
— И что же? — поднял брови Павел. — Разве Плеханов выступает в защиту царя? Нет! Он подверг ваш метод борьбы с самодержавием критике, отстаивает марксизм и пропагандирует его.
— Защищаете? — накинулись на Точисского сразу несколько человек. — Что значит подвергать критике теорию народничества? Если так, то когда же Плеханов был искренен, прежде или теперь?
— Отступничество в революции осуждается, — бросил чубатый студент. — Он плюет в нас, бывших товарищей!
— Но тут не отступничество, а коренное изменение во взглядах, продиктованное жизнью, — вставил Павел.
Молчавший до того Богомазов сказал:
— Плеханов со своей группой «Освобождение труда» толкает русского мужика под фабричный маховик.
— Жорж не революционер, он — предатель! — вскочила курсистка. — Вспомните слова Иисуса Христа на тайной вечере. Еще трижды не прокричит петух — . и один из вас предаст меня. Георгий Плеханов выступил в роли библейского Иуды. А Аксельрод, Дейч, Игнатов? Мне стыдно за Веру Засулич! Как скоро они забыли кровь, пролитую товарищами. Нет, мы гордимся памятью казненных за дело революционной России! Надо стрелять в царя, его министров, губернаторов, генералов. Чем больше мы убьем душителей народа, тем ближе будет час революции! Так что вы уж молчите со своей защитой Плеханова.
Павел провел пятерней по волосам и негромко, чуть глуховато сказал:
— Нет, я не смолчу. Плеханов прав, наступает пора социал-демократии и в России. Радоваться надо такому явлению, а вы бой марксистам объявляете. Вам за это государь император благодарность объявит.
— Молоды, почтеннейший, — заговорил пожилой народоволец с бородой старообрядца. — Надо чтить жертвы, понесенные в революции нашей партией.
— Да разве есть такой революционер, который бы не преклонялся перед памятью казненных? — заволновался Точисский. — Гибли прекрасные борцы, а цари как восседали на троне, так и поныне восседают. Идея должна опираться на реальную силу, а ею будет рабочее сословие. Вспомните стачку ореховозуевцев.
— Морозовскую? — рассмеялся чубатый студент. — У нее один конец, как и крестьянским восстаниям.
— Не отрицаю, подавили, но какая организованность! А если по всему государству российскому поднимутся разом пролетарии, представляете? Прочитайте «Манифест Коммунистической партии».
— Читали и имеем свое суждение! Курсистка метнула на Павла сердитый взгляд.
— Почему вы здесь, если вас не устраивает наша идея?
— Могу уйти.
— Извольте, мы вздохнем облегченно!
Точисский резко повернулся, не прощаясь, покинул гостиную. Уже по дороге вспомнил: книгу-то «Наши разногласия» он впопыхах так и не отдал Богомазову, несет с собой. Рассмеялся. Ну да она им, народовольцам, не нужна. Небось выбросят в гневе.
А дома, положив книгу на стол, сказал Лазареву:
— На собрании народовольцев побывал. Как видишь, не без пользы. Там, Дмитрий, говорили о Благоеве. Будто он организовал среди петербургских рабочих кружки и едет пропаганду идей социализма. Мы должны с ним ознакомиться и, если он примет нашу помощь, работать ним.
— А как ты его отыщешь?
— Говорили, будто он студент университета.