Уже собравшись в дорогу, княжна все причитала, что для науки, которую она вознамерилась постичь, два месяца так мало! Как раз в это время ей исполнилось двадцать шесть лет, и обитатели дома, в котором Соня проживала со своим товарищем и служанкой, преподнесли ей подарок: странный перстень с черным камнем, оправленным в серебряную вязь, больше похожую на причудливо соединенные знаки, которые наверняка что-то обозначали. Но что именно, командор не объяснил ей – не смог или не захотел. Показал только крохотный рычажок сбоку от камня, с помощью которого тот откидывался и обнаруживал небольшую полость.
– Для чего это? – удивилась Соня.
– Думаю, прежний владелец перстня хранил в нём яд.
– Яд? – Кажется, она туго соображала.
Глаза Арно де Мулена зажглись хищным блеском.
– Смотрите. Вот бокал вашего недруга. – Он пододвинул к ней собственный бокал. – Вы будто невзначай проводите над ним ладонью, а в это время открывается сей крошечный тайник, из которого в бокал сыплется яд. Недруг выпил, упал замертво. А кто отравил, каким образом – неизвестно…
А ещё рыцарь! Разве это по-христиански? Преподнести такой подарок ей – значит подозревать, будто Софья Астахова сможет, когда‑нибудь воспользоваться столь недостойным способом. Даже против своего недруга!
Впрочем, как сказала бы ныне покойная матушка, дареному коню в зубы не смотрят. И что ещё там? От сумы да тюрьмы… От шпаги до яда. Иначе почему она училась фехтовать? Не для того же, чтобы размахивать шпагой на балах во время танцев.
Только за один год своей жизни вне дома Соня узнала так много, так многому научилась, что теперь не сомневалась: в жизни её ждет ещё немало открытий, и сразу все равно нельзя узнать всего. Становилось понятным высказывание мудрого Сократа: «Я знаю, что я ничего не знаю».
А ведь раньше она считала себя довольно образованной, да и была такой по сравнению со многими петербургскими девицами. Но, выходит, смотря с чем сравнивать. Всё в мире относительно. Взять того же де Мулена. Рядом с ним Соня попросту невежественна. Да что там с командором. Кое в чём ей не сравниться и с Жюстеном!
Соня так увлеклась наукой владения своим телом, постигая всё новые и новые его возможности, что едва не надумала бросить всё и отправиться в Тибет, чтобы постичь эту самую науку в совершенстве. Но потом охладила себя тем, что, наверное, в местные монастыри не принимают женщин. Даже добиваться духовного и физического совершенства разрешено только мужчинам…
Конечно, есть и женские монастыри, но разве там разрешают женщинам заниматься искусством борьбы, которая может многократно увеличить их силу? Наверное, мужчины понимают, что в таком случае возможность сохранять над женщиной власть уменьшится многократно, и предпочитают держать её в невежестве.
Но сейчас не время вспоминать об уроках. Пока ей никто и ничто не угрожает. Соня надеялась, что и в дальнейшем она сможет жить спокойно, а свои новые знания применять разве что для защиты Жана Шастейля – перед любым обидчиком он будет совершенно беспомощен. Или занимаясь с Мари – девчонка спит и видит, чтобы княжна научила и её так же владеть своим телом. Арно де Мулен, прощаясь, наказывал не оставлять занятий, ибо совершенство достигается лишь ежедневными упражнениями.
Он, наверное, прав, потому что с некоторых пор Соня перестала, например, заниматься с картами – этому искусству учил её когда-то в Версале Жозеф Фуше – и наверняка утратила навыки общения с ними. Теперь карт у неё не было, ведь мальтийский рыцарь и его оруженосец считали их изобретением дьявола, потому Соня даже не заикалась о том, какими карточными фокусами владеет.
Наверное, ей не хватало рядом наставника. Руководителя всех её замыслов и начинаний. Сколько уж она всего перепробовала, а до сего дня ничего из освоенного ей не понадобилось.
Разумовский! Чего это она, забыв о том, в каких условиях пребывает её бывший жених, занимается проверкой и подсчетом своих знаний!
– Если господа позволят мне сказать слово… – несмело произнесла Мари.
А господа как раз и позволили ей сидеть и слушать, паче чаяния у неё найдется какой‑нибудь план, ведь им до сего дня не приходилось заниматься тем, чтобы освобождать кого‑то из рабства…