За столом возникло неловкое молчание. Неловкое со стороны Сони и Жана и язвительное со стороны Разумовского.
– Ты как будто нарочно ведёшь себя так, чтобы нам поссориться, – наконец тихо проговорила Соня. – Ты ворвался в наш дружный мир, где мы жили, поддерживая и оберегая друг друга, без алчности и пошлости, и пытаешься отыскать в нем именно свои пороки. Не веришь, что люди могут их не иметь…
– Но, Соня!
– Не перебивай. Мы с Жаном решили, – она в упор посмотрела на Шастейля, как бы призывая его подтвердить то, что сказать ему просто не успела, – дать тебе денег.
Леонид с обидой и недоверием взглянул на Соню. Как она могла так превратно истолковать его слова, его заботу о ней?!
– Но зачем мне деньги?
– Добраться до российского посольства и связаться со своими родными. Небось тебя уже и в живых не числят. Родители твои все глаза проглядели, ожидая не то вестника от тебя, не то самого, живого и здорового.
– Отцу-матери я и написать могу, – сказал он, – но прошу, разреши подле тебя остаться. Денег мне пришлют, как только весточку получат.
– Что тебе за интерес торчать здесь? – удивилась она. – Балы давать мы не собираемся. Видишь, у нас одни заботы по хозяйству. Да вот из Франции… груз ждём, чтобы здесь все обустроить.
Отчего-то и теперь она не хотела откровенничать с Леонидом. Наверное, потому, что узнала его поближе. Мало того, что он человек настроения, ещё и не слишком благороден к тем, с кем рядом живёт, добра не помнит, заносчив…
Если прежде, в пору влюбленности, она могла доверять ему свои секреты, то сейчас, наоборот, думала, как их от него оградить. По глазам Жана она видела, что он того же мнения. Разумовский им мешал. Но не выгонишь же его вот так, в одночасье, со двора, если он просит разрешения остаться.
– Я бы тоже мог сопровождать тебя во всех предприятиях.
– У меня уже для этого есть Жан, – сухо ответила она.
Ей было понятно, как говорится, второе дно рассуждений Леонида. Если она сейчас согласится на его предложение, значит, французишка, что под ногами путается, вынужден будет возвратиться в свою Францию, а Разумовский и сам разберётся, что к чему.
Но в отличие от Жана Леонид не был деликатен и не стал бы доверять её решениям… Да он просто не обращал бы внимания на какое-то там её мнение! Раз и навсегда определив для себя, что у женщины волосы длинны, а ум короток, господин подполковник стал бы требовать от неё безусловного повиновения. Нет, в таком человеке Соня не нуждалась. По крайней мере, пока.
Глава пятнадцатая
– Ваше сиятельство! Мадемуазель Софи!
Все-таки, когда Мари волнуется, топает как слон. И мертвого поднимет! Вроде фигурой хрупкая, весу в ней – всего ничего, а поди ж ты!
К тому же после операции, когда врач Жан Шастейль не только подправил дефекты её лица, но и устранил неправильный прикус, Мари стала помногу говорить, а порой и болтать не переставая. Словно наслаждалась тем, что из её рта теперь доносятся нормальные звуки, а не какое‑то невнятное то ли бурчание, то ли рычание.
Вот чего она с утра пораньше растрещалась как сорока? Соне так сладко спалось. Она видела во сне, как стоит на носу корабля, а рядом с нею – какой-то мужчина, которого княжна прежде никогда не видела. Во сне к ней был обращен лишь его профиль, а именно: синий глаз, четкая линия подбородка, смоляной локон, упавший на ворот камзола…
– Ну чего тебе, горе моё? – со стоном потягиваясь, протянула она.
– Там, на крыльце… Я вышла, смотрю, корзинка стоит. Думала, молочница сыр принесла, я ей вчера заказывала, или от сеньора Пабло что-нибудь, а там…
– И что там?
– Младенец!
– Какой младенец?
Соня от неожиданности встрепенулась и села в кровати.
– Ты ничего не перепутала?
– Перепутаешь тут, как же! И хотела бы не видеть это дьявольское отродье, да он так орёт…
– Он? Ты хочешь сказать, это мальчик?
– Точно не знаю, потому что до вашего разрешения пеленки и разворачивать не стала. Но, думаю, девочка вряд ли стала бы так громко кричать… Нет, мальчишка. Он орёт прямо-таки басом.
– Нехорошо обзывать дьявольским невинного младенца.
– А кто же его родил, как не дьяволица! Разве богобоязненная мать подбросит своего ребенка чужим людям?
Она так разволновалась, что даже не помогала Соне одеваться. А та, тоже в волнении, машинально всё проделывала сама.
– Но на кого хоть он похож?
– На маленького орущего дьяволёнка, неважно какого пола.
– Что ты заладила: дьявол да дьявол! Этак я могу подумать, что ты судишь по…
Она чуть было не сказала «по себе». Ведь в своё время и Мари подкинули к дверям приюта.