Молодая женщина сунула руку в узелок, который несла с собой, неловко придерживая сверток со своим ребенком, и вынула из него небольшое деревянное распятие.
– Вот, – тихо сказала она, – пусть прибьют его у изголовья кровати.
Глава семнадцатая
Соня оказалась права: Жан против Разумовского не устоял. Кажется, тот слишком быстро набирал прежние силы, несмотря на то что целых шесть месяцев жил впроголодь и был изнурен каторжной работой.
Леонид легко взял пьяного Жана на руки и отнес в его комнату, сказав ей излишне громко:
– Слабоват французик. Супротив нашего брата им не сдюжить. – Вернувшись, он продолжал распинаться: – На первый взгляд-то они, французы эти, может, и поярче будут, поэффектнее. И к ручке наклоняются изящнее, и слова говорят красивые… Рыцари, одним словом. Те, о ком женщины, их же романов начитавшись, грезят в своих девичьих опочивальнях. А выйди с нашим один на один…
– Ну и чем ты хвастаешься? – рассердилась Соня. – Великое дело – уметь пить. Жан не может похвалиться твоей стойкостью против вина, а чем можешь похвалиться ты, кроме того, что перепил его? Он, например, хороший врач…
– Ты-то откуда знаешь? Он лечил тебя или рассказывал тебе всякие истории о своих выдающихся способностях?
– Каковой ты находишь внешность моей служанки? – вдруг спросила его Соня, как показалось Разумовскому, не к месту.
– Девица как девица. Личико, может, и не очень, а фигурка вполне…
– То есть ею можно увлечься?
– Если ты обо мне, то напрасно подозревать меня в том, в чем не виновен.
– Я не это имею в виду, – с досадой проговорила Соня, отмечая про себя, что все мысли Леонида направлены только на него самого и о нем самом. – Но видел бы ты ее прежде. На бедную девочку никто не мог смотреть без содрогания. Ее другой сделал именно Жан. Своими волшебными руками…
– Хорошо, хорошо, Бог с ним, с этим лягушатником!
– Почему ты его так называешь?
– А ты не знаешь? Они же лягушек едят.
– Но при мне никогда… Жан ничего такого не говорил…
Леонид расхохотался, а Соня спохватилась. Опять он ее разыграл. Вон как веселится. Неужели ей не все равно, что ест Шастейль? Брат Николай рассказывал, что у них один офицер, попав куда-то на Восток, ел печеную змею. А это небось похуже лягушек будет.
– Не наши они люди, Сонюшка! И мы им чужие. В Испании вообще жить православным опасно. Здесь до сих пор инквизиция в силе. Не посмотрят и на то, что мы иностранцы…
– Ты хочешь вернуться в Россию?
Разумовский помрачнел:
– И в Россию мне нельзя. Ты правильно сделала, что уехала… Небось тайком?
– Тайком, – согласилась Соня.
– Неужто Мария Владиславовна не углядела?
– Маменька померла, – сказала Соня и тяжело вздохнула, – а братец Николаша мне мужа нашел.
– Мужа? Ты имеешь в виду этого своего Потемкина?
Он помрачнел.
– Отнюдь. Потемкина он не знал, тот ведь больше по заграницам жил, деликатными делами занимался, служа таким образом престолу и отечеству. Нет, Коля нашел мне нашего, петербургского… Генерал‑аншефа Старовойтова.
Леонид, слушавший ее внимательно, от удивления свел брови к переносице:
– Погоди, какого Старовойтова? Ты имеешь в виду… Ну да, тот, о ком я думаю, и есть генерал-аншеф. Если какой другой, я бы знал. Вряд ли за год многое в рядах генералов изменилось. Тем более однофамильцев… Он еще жив?
– Жив, легко тебе смеяться!
– А если и жив, так ведь все равно одной ногой в могиле. Не то вторую, не то третью жену схоронил, и опять на сладкое потянуло. Беззубого…
– Любой из нас в старости не Аполлон, – с сердцем заметила Соня.
Военные, решила она про себя, чуткостью не отличаются. Леонид даже не понимает, что неудачно выбрал предмет для шуток. Вон как доволен, что поставил ее в неловкое положение! Можно подумать, предполагаемым замужеством со Старовойтовым она хвастает.
– А ты, значит, не захотела?
– Ты бы на моем месте захотел?
– Знаешь, мне трудновато представить себя девушкой! Да еще маменькиной дочкой, а не какой‑нибудь там… бунтаркой.
– Я столько лет была послушной сестрой и дочерью, что пора было и ослушаться.
Он слегка покачался на стуле, склонив голову, как будто прислушивался к своим мыслям.
– Говоришь, Николай заторопился? Друг называется. Разве не он тому способствовал, чтобы мы с тобой… Мы же с тобой были жених и невеста!
– А он был мужем Дашеньки Шарогородской. О тебе же не было известно: вернешься или нет…
Она сказала это с нечаянным упреком, и Леонид отвел глаза, привычно касаясь верхней губы, как если бы хотел тронуть свой ус.