Утром, читая записку графа Бенкендорфа с результатами следствия по делу о пермских заговорщиках, государь император Николай Павлович опер локоть а стол, но не расслабил напряженной кисти, отвесно воздев к потолку безупречно очиненное перо.
О заговоре на уральских заводах еще в январе поступило совместное представление шефа жандармов и министра внутренних дел. И заговор этот открывал глаза на многое, прежде всего на непозволительно широкое обучение наукам лиц крепостного состояния. Ныне по особому указанию государя создан был комитет для упорядочения этого вопроса. Лиц несвободного состояния предполагалось допускать в высшие и средние учебные заведения лишь после того, как они по воле своих помещиков получат увольнение от сего состояния. Обучение же в начальных училищах предлагалось проводить в пределах, для крепостных позволяемых.
Все это были меры, необходимые и давно назревшие.
Само же следствие, длившееся с лишним два месяца, можно было, слава богу, считать законченным. Крепостные вольнодумцы, не успевшие, к счастью, стать мятежниками, сидели в Петропавловской крепости, за стенами казематов Никольской куртины. Оставалось росчерком пера обозначить дальнейшую их судьбу в; этом мире.
Император обмакнул перо в простую медную чернильницу и решительно черкнул по листу наискось несколько строк. Подписался и аккуратно присыпал написанное песком. По утрам он любил работать без секретаря, находя удовольствие во всех этих нехитрых процедурах.
Затем император стряхнул песок и отложил записку Бенкендорфа в сторону.
Через ее ровные строчки и сбоку, на пустом поле, тянулась резолюция: «Виновнейших в Финляндию, в тамошние батальоны, менее виновных — на Кавказ, солдатами же».
XLVII
Серые облака лежат на чухонских скалах, белые — на вершинах Кавказа.
Ать, два... Ать, два.
Христофор Екимович Лазарев, прохаживаясь по кабинету, диктовал письмо министру внутренних дел Блудову:
— ...В прошлом, тысяча восемьсот тридцать седьмом году с пермских, моих и брата моего, заводов по воле правительства взяты семь человек дворовых людей за составление противозаконной бумаги насчет крепостного состояния. Они отвезены в Санкт-Петербург и оттуда поступили в военную службу. Ныне пермский гражданский губернатор вошел с представлением к господину министру от тридцать первого числа минувшего декабря о взыскании с меня и брата моего двух тысяч восьмисот десяти рублей и двадцати восьми копеек, употребленных на прогоны и продовольствие означенных арестантов...
Секретарь усердно скрипел пером, и от скрипа этого еще более усиливалось раздражение, испытываемое Христофором Екимовичем.
— Таковое взыскание, — продолжал он, — было бы несправедливо и несообразно с пятьсот семьдесят шестой статьею девятого тома Свода Законов. Тем более, во-первых, что вместо того, дабы подвергнуть сих людей следствию и суду на месте без всяких издержек, от воли правительства зависело перевезти их за две тысячи с лишним верст, и, следственно, происшедшие для сего расходы должны падать на счет казны. Во- вторых, я и брат мой лишились семи человек, которые находятся теперь в военной службе, не получив за них рекрутских квитанций. И потому покорнейше прошу Ваше Высокопревосходительство благоволить учинить со стороны Вашей распоряжение о справедливом нас удовлетворении. С совершенным высокопочитанием и преданностью имею быть...
Христофор Екимович взял у секретаря перо и подписался. В его руке перо почему-то не скрипело.
По поводу прошения помещиков Лазаревых министр внутренних дел входил в совещание с шефом жандармов, и в результате этого совещания решено было означенные деньги в сумме 2810 рублей и 28 копеек взыскать с бывшего управляющего лазаревской вотчиной в Пермской губернии, купца третьей гильдии Поз- деева.
Рекрутские квитанции, однако, выданы не были, согласно высочайше утвержденному мнению Государственного Совета о том, что поступающие в военную службу преступники из крепостных людей владельцам их за рекрут не засчитываются.
ЭПИЛОГ
Тринадцатого марта 1861 года высочайший «Манифест о вольности» был оглашен всенародно с амвона чермозской церкви Рождества Богородицы вместе с «Дополнительными правилами о крестьянах и работниках, отбывающих работы при пермских частных горных заводах и соляных промыслах».
Подписанный государем еще 19 февраля, манифест был доставлен в Пермь лишь 11 марта. Напрасно несколько суток доверенные чиновники дни и ночи просиживали возле электрикомагнетического телеграфного аппарата. В Петербурге, по всей видимости, телеграфу не доверяли. Флигель-адъютанты и свитские генералы развозили манифест по губерниям.