«Ну вот, — с грустью, но и не без удовлетворения подумал Антон Карлович. — Сами своей же пользы не понимают...»
Он вытащил из портмоне серебряную полтину, бро-
сил ее к обочине, куда ползла курица. Хотелось все же оставить после себя в народе добрую память.
Блеснув, полтина легла на землю.
«Орел или решка?» — подумал Антон Карлович.
В это время коляска покатила под горку. Мотнулся вдали широкий купол Петропавловского собора, и кончился город.
Орел или решка?
Если орел, то все будет у Евлампия Максимовича хорошо в жизни. Если решка — ничего не будет хорошего... Орел или решка?
XXXIV
Новый губернатор, Кирилл Яковлевич Тюфяев, своим возвышением обязан был исключительно собственным достоинствам. Именно эти достоинства и привлекли к нему благосклонное внимание графа Аракчеева. Прибыв, в Пермь накануне столь ответственного события, Кирилл Яковлевич не обманул ничьих надежд. Как раз такой человек и нужен был губернии в это тревожное время. Он появлялся в присутственных местах внезапно, как Наполеон перед своими неприятелями, и отдавал распоряжения так, что от одного их звучания горохом сыпалась в разные стороны чиновничья мелюзга, уже потом вникая в смысл сказанного.
Кирилл Яковлевич был коренаст, усат и громогласен. В отличие от Антона Карловича, пристрастия имел самые определенные. Когда в дворянском собрании жена Булгакова завела с ним разговор о поэзии, губернатор отвечал ей так: «Что поэзия? Сами посудите, сколько важных и государственных слов никак рифмы себе не приищут: геройство, нравственность, мысль. А такое слово, как «превосходительство», ни в ямб, ни в хорей уместиться не может... Нет, сударыня, поэзия — это толпа слов в пустыне мысли!» Но философию он уважал. А еще больше уважал архитектуру, как искусство положительное. Потому губернский архитектор Свиязев был: им обласкан при первом же представлении. Правда, в полной мере любовь губернатора к архитектуре прояви-
лась позднее, доказательством чему может служить обилие зданий, выстроенных в виде начальной буквы фамилии Кирилла Яковлевича. Однако по многим признакам это стало заметно уже после первых его распоряжений. У Казанской и Сибирской застав воздвиглись кирпичные пирамидки с орлами, а на набережной и в Загородном саду — ротонды в дорическом ордере, украшенные императорским вензелем. Кроме того, тракт близ города обсажен был березками в четыре ряда, благодаря чему явилось пермским обывателям подобие бульвара. И деревянные тротуары, которыми пренебрег Антон Карлович, тоже были настелены.
Но всем ведь никогда не угодишь. Всегда найдутся охотники позлословить, не способные сами ни к каким практическим предприятиям. Учитель гимназии Феонов, к примеру, опять сочинил стихи, ясно выдававшие отсутствие в нем твердых принципов. Действительно — и про одного губернатора написал, и про другого. А они были полная противоположность. Какие уж там принципы!
Стихи между тем были такие:
Ах, губернатор наш Кирилл!
В Перми ты много натворил!
От Егошихи и до Слудки
Настроил тротуары в сутки
Из всех заборов и полов
От обывательских домов.
Воздвиг ротонды, пирамиды,
Ну просто прелесть, что за виды!
Неаполь, Греция и Рим,
Мы знать вас больше не хотим!
Но эти стихи не могли положить тень на все огромное значение деятельности Кирилла Яковлевича.
И не положили.
XXXV
При начале сентября государь император Александр Павлович был уже в Оренбурге. Осмотрев различные заведения и казармы, он принял старейшин киргизских, а на другой день сам посетил прикочевавшую под город орду, где поднес подарки ханским женам. На обратном пути в Оренбург киргизы толпой ехали за ним по степи. Выпустив поводья и воздевая руки вверх, они криком
просили аллаха даровать белому царю столько лег жизни на земле, сколько звезд на небе.
Это пожелание было куда как кстати, ибо в последнее время здоровье государя оставляло желать лучшего. Хотя нога, ушибленная копытом жеребца Мармура на смотре в Брест-Литовске, давно зажила, но на той же ноге образовалось впоследствии рожистое воспаление.
Лейб-хирург Тарасов придумал для больной ноги особую повязку с травами в виде штиблета, которая надевалась под сапог. Сапог сшит был тоже особый, отчего правая нога казалась больше, чем левая.