Выбрать главу

«Ну вот, — с грустью, но и не без удовлетворения подумал Антон Карлович. — Сами своей же пользы не понимают...»

Он вытащил из портмоне серебряную полтину, бро-

сил ее к обочине, куда ползла курица. Хотелось все же оставить после себя в народе добрую память.

Блеснув, полтина легла на землю.

«Орел или решка?» — подумал Антон Карлович.

В это время коляска покатила под горку. Мотнулся вдали широкий купол Петропавловского собора, и кон­чился город.

Орел или решка?

Если орел, то все будет у Евлампия Максимовича хорошо в жизни. Если решка — ничего не будет хороше­го... Орел или решка?

XXXIV

Новый губернатор, Кирилл Яковлевич Тюфяев, сво­им возвышением обязан был исключительно собственным достоинствам. Именно эти достоинства и привлекли к нему благосклонное внимание графа Аракчеева. Прибыв, в Пермь накануне столь ответственного события, Ки­рилл Яковлевич не обманул ничьих надежд. Как раз та­кой человек и нужен был губернии в это тревожное время. Он появлялся в присутственных местах внезапно, как Наполеон перед своими неприятелями, и отдавал распоряжения так, что от одного их звучания горохом сыпалась в разные стороны чиновничья мелюзга, уже потом вникая в смысл сказанного.

Кирилл Яковлевич был коренаст, усат и громогласен. В отличие от Антона Карловича, пристрастия имел са­мые определенные. Когда в дворянском собрании жена Булгакова завела с ним разговор о поэзии, губернатор отвечал ей так: «Что поэзия? Сами посудите, сколько важных и государственных слов никак рифмы себе не приищут: геройство, нравственность, мысль. А такое слово, как «превосходительство», ни в ямб, ни в хорей уместиться не может... Нет, сударыня, поэзия — это тол­па слов в пустыне мысли!» Но философию он уважал. А еще больше уважал архитектуру, как искусство поло­жительное. Потому губернский архитектор Свиязев был: им обласкан при первом же представлении. Правда, в полной мере любовь губернатора к архитектуре прояви-

лась позднее, доказательством чему может служить оби­лие зданий, выстроенных в виде начальной буквы фами­лии Кирилла Яковлевича. Однако по многим призна­кам это стало заметно уже после первых его распоря­жений. У Казанской и Сибирской застав воздвиглись кирпичные пирамидки с орлами, а на набережной и в Загородном саду — ротонды в дорическом ордере, укра­шенные императорским вензелем. Кроме того, тракт близ города обсажен был березками в четыре ряда, благодаря чему явилось пермским обывателям подобие бульвара. И деревянные тротуары, которыми пренебрег Антон Карлович, тоже были настелены.

Но всем ведь никогда не угодишь. Всегда найдутся охотники позлословить, не способные сами ни к каким практическим предприятиям. Учитель гимназии Феонов, к примеру, опять сочинил стихи, ясно выдававшие от­сутствие в нем твердых принципов. Действительно — и про одного губернатора написал, и про другого. А они были полная противоположность. Какие уж там прин­ципы!

Стихи между тем были такие:

Ах, губернатор наш Кирилл!

В Перми ты много натворил!

От Егошихи и до Слудки

Настроил тротуары в сутки

Из всех заборов и полов

От обывательских домов.

Воздвиг ротонды, пирамиды,

Ну просто прелесть, что за виды!

Неаполь, Греция и Рим,

Мы знать вас больше не хотим!

Но эти стихи не могли положить тень на все огром­ное значение деятельности Кирилла Яковлевича.

И не положили.

XXXV

При начале сентября государь император Александр Павлович был уже в Оренбурге. Осмотрев различные заведения и казармы, он принял старейшин киргизских, а на другой день сам посетил прикочевавшую под город орду, где поднес подарки ханским женам. На обратном пути в Оренбург киргизы толпой ехали за ним по степи. Выпустив поводья и воздевая руки вверх, они криком

просили аллаха даровать белому царю столько лег жизни на земле, сколько звезд на небе.

Это пожелание было куда как кстати, ибо в послед­нее время здоровье государя оставляло желать лучше­го. Хотя нога, ушибленная копытом жеребца Мармура на смотре в Брест-Литовске, давно зажила, но на той же ноге образовалось впоследствии рожистое воспале­ние.

Лейб-хирург Тарасов придумал для больной ноги особую повязку с травами в виде штиблета, которая на­девалась под сапог. Сапог сшит был тоже особый, отче­го правая нога казалась больше, чем левая.