В этот же день огласился состав высочайшей свиты.
Прежде всего называли начальника главного штаба, генерал-адъютанта графа Дибича, в устах народа — Бибича. Это был невысокий человек, имевший смуглое толстое лицо с красным носом и отличавшийся сутулостью. Неизвестно, как по городу распространился рассказ об одном распоряжении, сделанном еще государем Павлом Петровичем. Распоряжение было таково: «Поручика Дибича перечислить из гвардии в армию за невыгодную его фигуру, наводящую уныние во фронте». Это заставляло с особым уважением взирать на сутулую спину графа Дибича, который при подобной внешности смог подняться до таких вершин.
Вторым после него по значительности лицом почитали вагенмейстера Соломку, видного собой полковника с усами, на попечении которого было сохранение царских экипажей. Название полевого былия, обращенное в фамилию, очень привлекало к нему интерес, равно как и то, что у него, по слухам, хранилась шкатулка с подарками — орденами, фермуарами, перстнями и табакерками.
Флигель-адъютанты, офицеры фельдъегерского корпуса, чиновник путевой канцелярии и лейб-хирург Тарасов мало кого занимали. Зато императорский кучер, известный Илья, стал предметом всеобщего пристального интереса. Про него говорили, что он обладает чудовищной силой. Случившийся инвалид рассказал, будто во время Аустерлицкого сражения, когда обоз главной квартиры попал к французам и неприятель уже теснился перед Вагенбургом, Илья без помощи обезумевших от страха фурлейтов заложил коляску и, прорвавшись через линию повозок, принял государя, чувствовавшего сильную боль от простуды. При упоминании об аустерлицкой простуде многие, правда, ухмылялись украдкой, но на Илью все равно смотрели с почтением.
Татьяна Фаддеевна с утра явилась на площадь перед булгаковским домом. Государь, как говорили, еще почивал. Она уже знала, что Евлампий Максимович содержится на гауптвахте, и, расспросив о ее местонахождении, несколько раз прошлась вдоль забора. У ворот стоял солдат с ружьем. Татьяна Фаддеевна попробовала у него выяснить, точно ли Евлампий Максимович тут находится. Но солдат, напуганный соседством с царской резиденцией, ничего не отвечал — молчал и глаза таращил. Отчаявшись, Татьяна Фаддеевна воротилась к булгаковскому подъезду, где тоже стояли солдаты с ружьями. Около девяти часов утра коляска с внушительным бородачом на козлах остановилась у подъезда. Здесь на долю Татьяны Фаддеевны пришелся рассказ об аустерлицком геройстве кучера Ильи, который она выслушала с большим вниманием и холоданием души.
И дерзкая мысль родилась у нее — подать прошение кучеру Илье.
— Он с тех пор и чин имеет полковничий, — проговорил рассказчик.
— Ну уж! Ну уж! — вскудахтнул стоявший поблизости чиновник, в котором Татьяна Фаддеевна признала одного из приезжавших членов комиссии. — Скажешь тоже, болван! Кучер в классном чине никак состоять не может.
— Отчего же не может?—спросила Татьяна Фаддеевна с некоторой обидой.
— А оттого, милейшая, что классный чин присваивается исключительно комнатной прислуге их величеств и высочеств.
Но Татьяна Фаддеевна чиновнику не поверила.
Вскоре на крыльцо вышел государь, и был в точности таков, каким она его себе вчера представила,— только сапоги без шпор. На плечи ему набросили сзади плащ, помогли подняться в коляску. Кучер дернул вожжи с такой величавостью, что Татьяну Фаддеевну даже ознобило от восторга, и она вместе со всеми побежала вслед за медленно удалявшимся белым плюмажем. Пока государь находился в соборе у литургии, она протеснилась к коляске поближе.
Кучер Илья сидел на козлах недвижимо, как монумент.
Примерно так, по мнению Татьяны Фаддеевны, должен был восседать на троне сам царь.
Осторожно вынув свое прошение, составленное с помощью Дамеса, она перекрестилась украдкой и — была не была! — положила прошение на козлы. Тень любопытства промелькнула в лице аустерлицкого героя. Его сонные глаза под припухшими веками чуть двинулись в сторону статной мещанки. И под этим взглядом у Татьяны Фаддеевны радостно трепыхнулось сердце. Воя зардевшись, она пробормотала что-то вроде «дай вам бог» и опрометью бросилась прочь от коляски.
Кучер Илья недаром двадцать лет состоял при го- сударокой особе и сразу понял, что за трубочка явилась рядом с ним на козлах. Ему уже не впервой таким образом прошения подавали. Потому он на этот предмет имел взгляд довольно искушенный. Разумеется, мещанка ему прошение подкинула — и трубочкой свернуто, как ведется, и шнурком перевязано. Но принимать прошения в кучерские обязанности не входило. Для этого особо имелись при государе приближенные лица. И он, поколебавшись чуток, взял да и перебросил прошение назад себя, на обтянутые кожей пружинные сиденья. Возьмет государь, так и ладно, а не возьмет — что ж, надобно порядок знать.