— Что там у тебя? — спросила Анна, заметив, как он достает из кармана листок бумаги.
— Стихи.
Анна заволновалась:
— Про чувства, да?
В этот момент на дворе хлопнула калитка.
— Папаня пришел, — с сожалением шепнула Анна.— Да ты сиди, ничего... Скажу, из конторы прислали.
Петр встал, приготовившись приветствовать Ключарева, но вместо него, весь в снегу, на пороге показался Лешка Ширкалин.
— Вот ты где! — он шагнул к Петру. — А я уж и дома у тебя был. Весь Чермоз обегал... Поговорить надо!
— Иду, — откликнулся Петр, понимая, что внезапное Лешкино появление не предвещает ничего хорошего.
— А стихи? — напомнила Анна.
— Завтра почитаем. — Петр заметил, что при этих словах Лешка взглянул на Анну с плохо скрытым раздражением.
В сенцах, едва удержав дверь от налетевшего ветра, она подняла руку, чтобы перекрестить Петра в спину. Но как раз в это мгновение Лешка заслонил его сзади. Лешка был ниже Петра вершка на три, и крест пришелся в аккурат на его затылок.
— Клопов про стихи знает, — сказал Лешка, едва они вышли со двора.
Бегая по Чермозу в поисках Петра, он мысленно успел отшлифовать каждую грань своего рассказа о посещении Клоповым библиотеки. Но вопрос Анны насторожил его. Козе понятно, о каких стихах шла речь!
«Боже мой, — подумалось. — Этой чумазой, болтливой девке! Она же всех нас погубит... Нет, слишком они с Мичуриным обнаглели!» Он с самого начала затею со стихами не одобрял и под благовидным предлогом участвовать в ней отказался. Теперь, после разговора с Клоповым, вполне можно было доказать Петру свою правоту. Но он медлил, будто удерживало что-то готовые сорваться с языка слова.
Петр между тем к сообщению его отнесся спокойно. Сказал только:
— Тоже, удивил... Или сам Лобов поделился, или донес кто.
— По ниточке и клубок находят, — предупредил Лешка.
Он уже понял, что ничего пока Петру рассказывать не будет. Так все могло еще и обойтись. Но если Семен что-либо предпримет, Клопов сразу догадается, что именно он, Лешка, его предупредил. А это неизбежно натолкнет члена вотчинного правления на мысль о преступном сговоре.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Петр. — Какой клубочек?
— Манифест, — объяснил Лешка. — Бумагу... Ты где ее держишь-то?
— В надежном месте.
— Не доверяешь мне, что ли?
— Ну, в классе, — смутился Петр.
— Слушай, — Лешка ухватил его за руку. — Давай сожжем ее!
— Ты что, очумел? — от удивления Петр даже не сделал попытки отнять руку.
— Сожжем, — шептал Лешка, — и никаких улик. Будто и нет ничего, никакого общества. А? У нас ведь у каждого слова эти на сердце написаны... «Наизусть» по-французски «пар кер» будет. Сердцем, значит. Вот я и говорю: на сердце написаны. «Пар кер», а не просто наизусть или на память!
— Нет, — Петр отнял руку. — Нет, Лешка.
Они шли по направлению к церкви. Кружила метель, сливаясь с низким небом, и золоченый крест на куполе не виден был в сплошной белой пелене, лишь угадывался временами. Ранняя была в этом году зима. Они шли, и в сменяющихся порывах ветра снег пролетал над ними, словно белые ангельские качели.
Странно, но в этом царившем вокруг смятении Лешка ощутил, как в нем самом все становится на свои места. Возбуждение, вызванное визитом Клопова, уходило, а вместе с ним уходили страх и растерянность. Ход мыслей стал строгим и безжалостно точным. Он увидел перед собой чистое, как этот ноябрьский снег, поле листа, где должна была красоваться его подпись,— подписи под правилами общества стояли в два столбца, и его собственной предназначено было место после росчерка Федора Наугольных. Он мысленно поставил ее там, снова стер и внезапно понял, как важно для него ее отсутствие. То, что лишь смутно предчувствовалось им тогда, когда он отказался подписать бумагу, теперь становилось явью. И ясно стало: уговаривая Петра сжечь манифест, он едва не совершил вторую за сегодняшний день ошибку. На сей раз — непростительную...
XVIII
Всю следующую неделю Лешка прожил словно во сне, с минуты на минуту ожидая вызова в контору. Ничего, однако, не происходило. Семен разгуливал по училищу с видом победителя и заговорщически подмигивал при встречах. Лешку он раздражал одним уже своим видом, по которому вполне можно было догадаться о том, кто явился автором поносных стихов о старшем полицейском служителе. Из всего этого Лешка заключил, что Клопов по непонятным соображениям Лобову о своем открытии ничего не доложил. Поразмыслив немного, он обнаружил и причины этого промедления. Очевидно, Клопов выжидал, желая понаблюдать, как будет вести себя сам Лешка, не остережет ли Семена. И он старательно избегал всяческих с ним разговоров.