— Как он тут взялся?
— Слыхивалось, в Малороссии служит...
— Куда ведете его, ребята?
— В чулане запрем пока, — важно разъяснял Лобов. — Красного петуха хотел Ивану Козьмичу подпустить. В конюшню залез ночью, да кучера его скрутили... В бегах, вишь! Не хотит царю и отечеству послужить, падла!
Егор вскинул голову, увидел Петра и вдруг, кривляясь, пропел тонко и дурашливо:
Нынче, братцы, остается
Нам зеленый сад пройтить,
Батальон стоит в порядке, Барабанщики по концам...
И-их!
После Петр даже припомнить не мог, как оказался у
Ключаревых, что говорил, выпрашивая у Анны ключ от конторы. День выпал из памяти, растворился в ожидании. Лишь разговор с Иваном Ширинкиным ясно запомнился. Уговорились, что тот за два штофа вина сторгует у сторожа его лисий малахай — слаб был конторский цербер на выпивку. Малахай этот уже лоснился от ветхости, и Ширинкину ни на что бы не сгодился. На сторожа в случае такой сделки можно было не опасаться.
К конторе Петр пришел один, ночью. На ощупь, куском загнутой проволоки отогнул висевший на двери чулана простой амбарный замок. Когда дверь открылась* Егор уже стоял на пороге, громко дышал. Он протянул вперед, в темноту, растопыренные пальцы, ухватил Петра за шинель и притянул к себе:
— Кто?
— Тихо, — сказал Петр. — Я это... Не признаешь?
— Признал... Молоток есть? Давай сюда, я сам...
Петр протянул обернутый тряпицей молоток. Но даже с тряпицей удары прозвучали в пустом здании гулка и страшно. Цепь, приклепанная одним концом к вбитому в бревно кольцу, брякнула об пол.
Через несколько кварталов Петр проговорил, задыхаясь:
— Увидят нас вместе... Дальше не пойду!
Егор положил руку ему на плечо у самой шеи, надавил мягко:
— Ну спасибо, парень. Не ждал...
Вдали, за последними избами, улица переходила в дорогу. Она тянулась на юг, к Перми. А из Перми шли уже две дороги. Одна вела на запад, к Москве и Петербургу, другая — в Сибирь, к Алтайским горам и еще дальше, к несуществующему Беловодскому царству, стране мужицкой вечной надежды, земле обетованной.
XXIX
23 декабря Алексей Егорыч Клопов допоздна засиделся в конторе, проверяя счета. Впрочем, с тех пор, как Анна Ключарева стала мыть вечерами полы в конторе, он часто засиживался там допоздна. Ему нравилось смотреть, как, изгибаясь в стане, несет она тяжелое ведро. Нравилось слышать в коридоре ее шаги, скрип две-
рей, отворяемых ее руками, и деревянный скрежет двигаемых лавок. Нравилось находиться с нею рядом и нет- нет да подумать о том, как просто мог бы он ее осчастливить, введя хозяйкой в свой дом.
Нет, он отнюдь не собирался вступать с нею в брак. Он мог сделать блестящую по чермозским понятиям партию. Но сама возможность этого приятно щекотала воображение. И иногда в вечерней тишине вставала перед ним картина: ее потупленный взор, рдеющие ланиты и пальчики, перебирающие платок на груди. Чаще всего виделись ему эти пальчики. Иногда они перебирали кисти платка или связку ключей. Иногда считали простыни. А иногда втирали постное масло в слабеющие корни его волос, отчего сладко кружило голову.
При его положении все это было недопустимо. Но картина вставала, делаясь уже настолько привычной, что ее можно было окаймить рамой и повесить рядом с литографиями лазаревских предков.
В чертоге его души, конечно.
Порой, если поблизости никого не было, Клопов вел с Анной беседы и загадывал загадки. А когда она мыла пол в его комнате, старался не наследить и даже помогал передвигать лавку. Все эти знаки внимания Анну не то чтобы пугали, но как-то настораживали. Если Клопов был в конторе, она старалась его комнату мыть последней, надеясь уже не застать его там.
В этот вечер она поступила точно так же. Анна прибирала кабинет управляющего, когда четкий, с оттяжкой, счетный стук, доносившийся из комнаты Клопова, внезапно оборвался.
— Аннушка! — он появился на пороге. — Или ты забыла меня? Нет и нет.
Анна неприветливо молчала.
— Хоть бы отдохнула, — предложил Клопов.
— Целый день отдыхала, — сказала Анна, досадуя и не решаясь наклониться под его томно сощуренным оком.
— Ну уж! Ну уж! — воскликнул Клопов, давая понять, что ни в грош не ставит это заверение, сделанное из одной девичьей скромности. — А я тут тебе загадочку припас. Ну-ка!
Анна насупилась.
— Ну-ка, — повторил Клопов, даже мысли не допуская, что беседы эти могут докучать Анне. — Вот она,
загадочна. Замок водян, ключ деревян, заяц убеже, а пловец потопе... Нуте-ка!
— Это божественное что-нибудь, — угрюмо проговорила Анна, по опыту зная, какого рода загадки любит Клопов.