Ее номер располагался в самом конце коридора, в полной темноте. Эльза сумела нашарить замочную скважину и вставить в нее ключ — в ту же минуту инквизитор, который молча шел следом, властно развернул ее к себе и прижал к стене. Эльза торопливо ответила на его поцелуй, чувствуя, как ее захлестывает растерянность и страх. Она целовалась впервые в жизни, целовалась с инквизитором, и это было ужасным и неправильным. Но сладкая истома уже окутывала тело, и Эльза, молясь о том, чтобы все кончилось, всем сердцем хотела, чтоб Мартин не останавливался. У него были сухие прохладные губы, а ладони, которые скользнули под футболку, оказались неожиданно горячими, и Эльза вздрогнула, прижавшись к нему сильнее.
Эльза не запомнила, как они вошли в номер — она вдруг обнаружила, что лежит на кровати, а Мартин уселся между ее бесстыдно раскинутыми ногами, неторопливо расстегивал пуговицы на рубашке и смотрел на нее тяжелым заинтересованным взглядом. Эльзе вдруг показалось, что так энтомолог будет рассматривать бабочку, нанизанную на булавку.
Щеки горели. Пульсирующая тяжесть внизу живота становилась мучительной.
— Страшно? — весело спросил Мартин, сбросив рубашку на пол. Всю левую часть его груди украшал уродливый шрам, и Эльза, испуганно засмотревшись, забыла сопротивляться, когда он стянул с нее футболку и расстегнул бюстгальтер, освобождая грудь.
— Страшно, — призналась Эльза. Воздух в номере показался ей холодным языком, лизнувшим твердеющие соски.
Мартин вопросительно поднял бровь. Его лицо в полумраке комнаты казалось насмешливым.
— Неужели в первый раз? — спросил он, но за нарочитой насмешкой Эльза услышала удивление и… уважение, что ли?
Она кивнула, чувствуя обжигающее прикосновение стыда. Эльза и подумать не могла, что их встреча в аэропорту закончится именно так. Но чувство неправильности, порочности всего происходящего смешивалось с нарастающим желанием, и Эльза прекрасно понимала, что уже не сможет уйти.
Она не хотела уходить.
Мартин склонился над ней и поцеловал снова. Эльза прижалась к нему всем телом, понимая, что хочет именно этого: человеческого тепла, пусть и недолгого, пусть вызванного не чувствами, а алкоголем. Жар разливался по всему телу и опьянял сильнее коньяка, Мартин целовал ее то нежно, едва касаясь губ, то властно и напористо, почти грубо. Его пальцы были сильными и твердыми, слегка шершавыми; когда он накрыл ладонью ее грудь и прошелся кончиками пальцев по окаменевшему соску, то Эльза не сдержала стона и дернула бедрами, подаваясь вперед.
— Хорошая девочка, — негромко рассмеялся Мартин и принялся стаскивать с Эльзы джинсы и трусики. Его пальцы осторожно, словно ступая на неизведанную территорию, скользнули по нежным складкам плоти и легонько погладили набухший комочек клитора, и Эльзе показалось, что она сейчас умрет от желания. Просто не выдержит этих дразнящих прикосновений, этих поцелуев, которые становились все грубее, этих властных пальцев, что заставляли ее задыхаться от нарастающей сладкой боли. Тело стало каким-то чужим, податливым, и, когда горячая округлая головка члена прикоснулась к ее лону, Эльза снова подалась вперед — желание принять Мартина в себя стало нестерпимым и мучительным.
Пришла боль — острая, жгучая. Эльза вскрикнула, но Мартин сразу же оборвал ее крик очередным поцелуем и медленно проник на всю длину. Эльза впилась пальцами в его плечо, пытаясь одновременно оттолкнуть Мартина и прижать к себе. Ей почему-то стало страшно. Казалось, что она прежняя умерла, а что делать с собой новой — Эльза не знала.
Мартин начал двигаться, сперва медленно, затем быстрее и резче, и Эльза, постепенно приняв его ритм, вдруг обнаружила, что боль куда-то ушла, и нарастающее удовольствие перехватывает дыхание, заставляя кусать губы, едва удерживая крик. Вцепившись в Мартина, Эльза подавалась ему навстречу, задыхаясь от сладкого томительного ужаса и выстанывая его имя. А потом жаркий сгусток, скопившийся в ее животе, взорвался огненной волной, сминающей мир, и Эльза обмякла на постели, оглушенная, почти потерявшая сознание. Сейчас, на грани обморока, единственной реальной вещью была пульсирующая в ней плоть, что выбрасывала семя.
Потом они долго лежали в обнимку, ничего не говоря, и Эльза думала, что на этом все и кончится. Теперь, когда хмель ушел, а опьянение, принесенное страстью, миновало, ей стало стыдно. Эльза никогда не думала, что лишится девственности с такой легкостью, причем с человеком, которого не любила — и который не любил ее.