— Он ее напугал, — упрямо повторил Хольм, пытаясь скинуть злое наваждение, требующее вонзить клыки в горло обидчика, сломать толстую короткую шею, а потом швырнуть его тушу к ногам той, на которую мерзавец поднял руку. — И чуть не обесчестил! Я видел, как она отбивалась!
Брангард безнадежно махнул рукой.
— А ты напугал еще сильнее, — произнес он с бесконечным терпением. — Хольм, она не Волчица. Она к такому не привыкла, как ты не понимаешь? Вы ее оба напугали, только Медведя этого она больше не увидит, а ты останешься здесь, рядом.
— Я? — изумился Хольм, искренне не понимая, почему в голосе и взгляде брата такое осуждение. — Я ее защитил! А она…
Ярость ушла, схлынула, как волна, сменившись горькой обидой, что комом встала в горле. Он ведь избил Медведя, потому что тот обидел Лестану. Как она могла этого не понять? Любая Волчица на ее месте была бы счастлива, что стала причиной поединка! И гордилась, что обидчик наказан, а победитель ждет ее одобрения и благодарности. Хотя бы ласкового словечка, взгляда…
— Кстати, а где этот? — мрачно спросил он Брангарда, и брат как всегда понял с полуслова.
— Домой уедет. У него вдобавок к челюсти еще и ребра переломаны… Ты же пинаешься, как лось! Несколько дней отлежится, а как на ноги встанет — уберется подальше. Его спутники уже извинились перед отцом, у дочери Рассимора попросят прощения завтра. Нехорошо вышло, Хольм, отец долго ждал разговора с Медведями.
Да, ждал. И Брангард — Хольм знал — тоже много сделал для этого. С Медведями у Черных Волков зыбкий мир, настороженное уважение недавних врагов, которые пощелкали зубами, выдрали друг у друга по клоку шерсти и решили, что драка не принесет выгоды. А вот торговля — вполне. И выходит, что поступок Хольма склонил чашу весов в сторону Рысей, зато Медведям очень не понравится.
— Мне жаль, — еще мрачнее буркнул Хольм и тут же упрямо добавил: — Но этот пень мохнатый сам виноват.
Потому что случись то же самое с другой девушкой — не гостьей, не наследницей вождя, не… Лестаной — и Хольм поступил бы точно так же. Нельзя обижать женщин, а вот набить наглую пьяную морду, распустившую лапы, это святой долг любого мужчины. Ну и удовольствие, чего уж отпираться. Хотя будь Медведь потрезвее и половчее, драка понравилась бы Хольму гораздо больше. Но все равно он был прав!
— Ладно, забудь, — хмыкнул Брангард. — Если все правильно обернуть, Медведи нам еще должны останутся. Девушку ему трогать не стоило. Я с них под это дело еще пару уступок стрясу. На вот, бери!
На ладони, протянутой Брангардом, блеснула искристая звезда. Бело-голубая, рассыпающая крошечные колкие лучики в свете лампы, висящей у двери Хольмовой комнаты. Сережка, мордочка рыси… Та самая, потерянная Лестаной. Хольм про нее забыл, а Брангард — он никогда ничего не забывает!
— Зачем? — зло спросил Хольм, вот теперь чувствуя себя дураком, ведь мог же поискать по запаху. Хоть тот и плохо держится на металле, но аромат Лестаны он бы уловил на чем угодно! — Ты нашел — ты и возвращай.
Брангард закатил глаза, сдавленно помянул Мать-Волчицу и тупой комок шерсти, доставшийся ему в братья неизвестно за что, снова заглянул Хольму в глаза.
— Она еще не спит, — сказал, старательно выговаривая слова, словно и правда разговаривал с полным болваном. — Придешь прямо сейчас, отдашь побрякушку, сделаешь глазки, как у щеночка, мол, не хотел вас испугать, прекрасная! Хольм, не будь бревном неотесанным! Рыси совсем не такие, как наши девушки, с ними ласково надо, мягкой лапой по шерсти…
— А еще хвостом повилять и пузо подставить? — понизив голос, прорычал Хольм. — Не много ли чести? Я ни в чем не виноват! Ну, разве в том, что хотел защитить одну красивую высокомерную дуру! Хочешь — сам к ней иди! Только не вздумай меня в это впутать, — поспешно добавил он, зная, что с многоумного Брангарда станется выступить чужим посланником. — Все, отстань, я спать хочу!
Толкнув брата в грудь, так что тот невольно сделал шаг назад, Хольм исхитрился захлопнуть дверь прямо перед его носом. Прислушался, готовый услышать в очередной раз, что он дурак, но в коридоре было тихо. Наверное, Брангард разозлился и ушел. Вот и хорошо! Вот и славно…
Вернувшись к постели, Хольм сел на нее и уставился куда-то ничего не видящими глазами. Перед его внутренним взором стояло искаженное испугом лицо девушки. Светлые глаза, растрепавшиеся прядки серебряных волос… Такая нежная, беззащитная… Как он мог ее напугать? Ведь не хотел же! Почему она не поняла? Почему испугалась его, защитника, больше, чем Медведя? Неужели она действительно такова, как он в сердцах бросил Брангарду? Нет, не может быть. И завтра он снова попробует с ней поговорить, только не присваивая чужих заслуг, вроде предложенной братом сережки, а честно, от души. Она должна понять, что Хольм чувствует. И если их звери потянутся друг к другу, даже гордая Рысь не сможет не признать, что это знак. Обещание того, что им суждено быть вместе.