Почти сразу он понял, что заставило его притаиться в засаде. Запах! Даже в человеческом облике остатки волчьего обоняния различили густой медвежий дух приближающегося человека. Прятаться от гостей в собственном дворце было бы глупо! Если бы не вчерашняя драка. И не тихий разговор, который явно не предназначался для посторонних ушей.
— Добавить надо бы, — сказал хрипловатый низкий голос, и если бы у Хольма сейчас была шерсть, она встала бы дыбом.
Обладатель голоса был опасен — чутье прямо кричало об этом! А еще от него пахло не Медведем, а как-то иначе, более резко.
— Куда добавлять? — произнес недовольно второй, в котором Хольм без труда опознал старшего из Медведей — вон он как раз пах правильно, собой самим. — Я за такие деньги троих нанять мог бы!
— Троих разом в круг не выставишь, — усмехнулся, судя по голосу, первый. — А ты ведь не просто в грязи парня повалять хочешь. За кровь платят подороже синяков. А уж за то, чтобы у вождя всего один сын остался…
— Язык придержи! — рыкнул Медведь. — Уши везде.
Он даже не подозревал, насколько прав, и Хольм возблагодарил Мать-Волчицу, что весь дворец и так пропах Волками, потому его собственный запах рядом с говорящими не заметен. Попробуй определи, прошел он здесь утром или стоит рядышком, затаив дыхание.
— Или добавляй, или разговора не будет, — равнодушно бросил тот, первый. — Мне потом бежать придется со всех лап. И больше на земли Волков не показываться. А хочешь деньги поберечь, могу парня только подрезать. Проваляется долго.
— Нет, — тяжело уронил Медведь. — Из круга он выйти не должен. За это и плачу. Ладно, добавлю. Но только после дела.
— Тогда вдвое, — так же равнодушно сообщил резко пахнущий, и Хольм наконец опознал эту острую вонь.
Росомаха! Вот, значит, кого Медведи нанимают, оставшись в стороне! И даже не нужно быть умником Брангардом, чтобы сообразить, чья смерть им нужна. Конечно, того, кто искалечил племянника вождя!
Хольм вспомнил скорчившееся на земле огромное тело и злорадно понадеялся, что лечиться мерзавцу придется долго, а ломаные кости будут напоминать о себе всю жизнь. Ну, гости дорогие! Хотите продолжить развлечение — ваше право!
Медведь и Росомаха ушли дальше по коридору, а Хольм, подождав немного и выбравшись из убежища, вдруг понял, что просто вышвырнуть этих ублюдков с волчьих земель не выйдет. Его слово против слова чужаков для Волков, конечно, потяжелее будет, но еще одной ссоры с Медведями, да еще такой грязной, отец ему точно не простит! Значит — что?
Значит, нужно делать вид, что ничего такого он не слышал! А когда его вызовут на поединок под каким-то предлогом — обязательно вызовут, раз уж Росомаха говорил про круг — то самому прирезать наемника Медведей. Кто пошел на охоту, не рассчитав силы, может оказаться дичью!
На миг мелькнула мысль, не посоветоваться ли с Брангардом, но… Брат наверняка запретит драться! Придумает что-нибудь и запретит! А подлость надо наказывать, да и прятаться за хитрость младшего противно до тошноты! Только не сейчас, когда и без того все паршиво! Не хватает еще, чтобы Брангард его вытаскивал из неприятностей.
Глава 6
Ночь перед грозой
Днем и вечером Хольм три раза отправлял слугу узнать, дома ли отец, и каждый раз посыльный отвечал, что вождь еще в городе. Брангард после утренней поездки тоже куда-то запропал, но это как раз было неудивительно, у младшего всегда хватало дел. Или удивительно? Разве не полагалось брату сейчас каждую свободную минуту проводить с Лестаной, очаровывая Рысь и убеждая ее, что в жизни у Волков нет ничего страшного?
Стоило Хольму подумать об этом, и на душе становилось муторно. Он ведь принял решение! А если не обманывать самого себя, решение приняли за него, и поделать с этим ничего нельзя. Желанную девушку не победить, словно врага, в поединке, не взять охотничьей добычей, не принудить полюбить того, кто ей не мил. Это у людей женщин часто превращают в рабынь, и все принимают это как должное, но в сердце тех, кто поет с луной, живет дикий зверь, который в неволе или умрет от тоски, или обезумеет и вцепится в горло тому, кто лишил его свободы.
Хольм оперся ладонями о подоконник открытого окна, вдохнул ночную дурманную свежесть. Восходящая луна, почти полная, круглобокая и желтая, манила перемахнуть подоконник одним прыжком, оказавшись во внутреннем дворе, а потом скинуть опостылевшую одежду — слуги утром подберут, им не впервой — принять рвущегося изнутри зверя, став им не только душой, но и телом… И долгий бег сначала по спящему городу, потом за ворота — и в лес!