— Я жду тебя, — говорит Ксандер. — Слышал о твоей семье.
— Я была в Сити, — сообщаю я ему.
— Посиди со мной, — просит Ксандер.
Я колеблюсь. Почему он просит об этом? Действительно хочет, чтобы я села рядом, или собирается устроить представление на случай, если кто-нибудь наблюдает за нами? Ксандер смотрит на меня и ждет.
— Пожалуйста.
— Ты уверен? — спрашиваю я.
— Да, — отвечает он, и я понимаю, что так и есть. Он страдает, и я тоже. Наши страдания — плата за мою попытку сделать собственный выбор. Эта мысль потрясает меня.
Не так много времени прошло после нашего Банкета обручения, но мы стали другими. У нас отняли наши сказочные наряды, наши артефакты, нашу веру в систему подбора пар. Я стою, думая обо всем этом. Как многое изменилось. Как мало мы знали тогда...
— Ты всегда принуждаешь меня говорить первым, не так ли? — спрашивает Ксандер, и намек на улыбку освещает его лицо. — Ты всегда выигрывала в наших спорах.
— Ксандер, — говорю я, сажусь рядом и придви гаюсь поближе к нему. Его рука обнимает меня, я кладу голову на его плечо, а он склоняется ко мне. Я так глубоко вздыхаю, что почти вздрагиваю и чувствую облегчение. Мне хорошо, когда он так держит меня. И делает он это не для властей, которые всегда за нами следят. Эта ласка настоящая, для меня. Мне будет так не хватать его.
Минуту мы молчим и вместе смотрим на нашу улицу в последний раз. Может быть, я приеду сюда когда-нибудь, но жить здесь я уже не буду никогда. Если вас из какого-то места переселяют, вернуться туда вы можете только с визитом. Рвать надо с корнями. И правильно: я не оставлю здесь ни одного своего корня, когда уеду искать Кая. Такого нарушения еще никто не предсказал.
— Я слышал, ты завтра уезжаешь, — говорит Ксандер, и я киваю, касаясь головой его щеки. — Я должен кое-что тебе сказать.
— Что? — спрашиваю я. И смотрю вперед, чувствуя, как его плечо слегка движется под рубашкой, когда он немного меняет позу. Но я не двигаюсь. Что он хочет мне сказать? Что не может поверить в мое предательство? Что хочет быть обрученным с кем-нибудь другим? Такие слова я заслужила, но не думаю, что он их скажет. Не Ксандер.
— Я помню, что произошло сегодня утром, — шепчет мне Ксандер. — И знаю, что случилось с Каем.
— Откуда? — Я выпрямляюсь, глядя на него.
— На меня не действуют красные таблетки, — шепчет он мне прямо в ухо, чтобы никто не мог услышать. Потом смотрит на улицу, в сторону дома Макхэмов. — И на Кая они тоже не действуют.
— Что? — Как могло случиться, что эти два мальчика, такие разные, неожиданно оказались связаны между собой неведомыми глубокими узами? Может быть, мы все как-то связаны, только не умеем найти эти связи? — Расскажи.
А он все смотрит на маленький домик с желтыми ставнями, в котором еще несколько часов тому назад жил Кай, Где он наблюдал и учился выживать. И Ксандер, сам того не зная, учил его кое-чему. И, может быть, сам учился этому же у Кая.
— Однажды, давно, я заставил его на спор съесть красную таблетку, — тихо начинает Ксандер. — Он тогда только недавно сюда приехал. Я держался с ним дружески, но втайне ревновал. Я видел, как ты смотрела на него.
— Правда? — Я этого совсем не помню, но вдруг у меня появляется надежда, что Ксандер прав. Мне хочется верить, что я влюбилась в Кая до того, как мне на него указали.
— Этим воспоминанием мне нечего гордиться, — продолжает Ксандер. — Я как-то позвал его поплавать вместе и по дороге сказал ему, что знаю о его артефакте. А узнал я о нем так. Я шел от друга из соседнего городка и увидел Кая, который с помощью этого артефакта пытался найти дорогу домой. Он был очень осторожен. Может, он вообще достал его единственный раз, но выбрал плохой момент — я его увидел.
Этот рассказ надрывает мое сердце. Таким я Кая совсем не знала. Потерянным. Рискующим. Я люблю его и, мне казалось, хорошо его знаю, но на самом деле я знаю о нем не все. И так со всеми — даже о Ксандере я знаю не все. Я и подумать не могла, что в детстве он мог быть жестоким.
— И я подбил его найти и украсть две красные таблетки. Я думал, что это невозможно. Сказал, что если он не принесет их на следующий день в бассейн, я всем расскажу про компас — его артефакт, — и у Патрика будут неприятности.
— И как он поступил?
— Ты же знаешь Кая. Он не мог рисковать благополучием своего дяди. — И вдруг Ксандер начинает смеяться. Пораженная, я в гневе сжимаю кулаки. Он думает, что это смешно? Над чем в этой истории вообще можно смеяться?