Больше Кай не говорит ничего. Только смотрит на меня своими изменчивыми глазами, о которых я думала, что они цвета земли, а они оказались цвета неба. И я тоже смотрю на него. Мне кажется, что в последние два дня мы больше смотрим друг на друга, чем за все долгие годы нашего знакомства.
Нарушая тишину, женский голос объявляет:
— Аэропоезд приближается.
Быстро и молча мы вместе взбегаем по металлическим ступенькам на платформу, соревнуясь в скорости с далекими облаками. На этот раз мы выигрываем и наблюдаем, как поезд скользит к остановке и тормозит перед нами. Мы вместе вскакиваем в него и присоединяемся к группе рабочих в синей форме и нескольким чиновникам.
Двух мест рядом не находится. Я нахожу место первая, Кай садится напротив. Он наклоняется вперед и кладет локти на колени. Какой-то другой рабочий здоровается с ним, и Кай отвечает на приветствие. Поезд переполнен; люди проходят между нами. Иногда я вижу его, в просветах. Меня поражает мысль, что отчасти причиной моей сегодняшней поездки к отцу является не только необходимость уничтожить листок со стихами, но и желание ехать в одном вагоне с Каем.
Сначала поезд подъехал к его остановке. Он спрыгнул с подножки и ушел, не оглянувшись.
С высокой платформы видна глыба старой библиотеки, покрытая сетью труб мусоросжигателей. Как ноги огромного паука, они опутывают кирпичные стены и углы здания и уходят под его фундамент. Опоры здания библиотеки вывернуты наружу.
Я спускаюсь со ступеней платформы и иду к библиотеке. Я здесь не на своем месте. Это не запрещено, но лучше, чтобы меня здесь никто не видел. Подхожу ближе, чтобы заглянуть в яму. Рабочие, большинство которых одеты в синюю униформу, запихивают кипы бумаг в трубы мусоросжигателей. Отец говорил нам, что иногда, когда они думали, что все бумаги уже уничтожены, они находили стальные коробки с книгами, спрятанные когда-то под фундаментом здания. Будто кто-то хотел сохранить их для будущих поколений. Отец и другие специалисты по реставрации, не найдя в этих книгах никаких специальных сведений, постановили уничтожить их.
Я вижу одну фигуру в белом. Чиновник. Мой отец. Все в этой яме в защитных касках, поэтому мне не видно его лица, но видно, что уверенность вернулась в его походку. Он двигается стремительно, раздавая указания рабочим, и уточняя, какую трубу использовать.
Иногда я забываю, что отец — официальное лицо. Мне редко приходится видеть его на службе, в униформе, которую он носит только на работе. Вид отца в униформе, с одной стороны, радует меня: они не лишили его полномочий после событий вчерашнего дня, по крайней мере пока; с другой стороны, немного нервирует — странно видеть близких людей в разных обличьях.
Другая мысль проносится в моем мозгу: перед тем как дедушке минуло семьдесят и он был вынужден уйти в отставку, он ведь тоже был чиновником. «Но с папой и дедушкой это по-другому», — говорю я себе. Ни один из них не был чиновником высшего уровня; они не служили ни в Департаменте подбора пар, ни в Департаменте безопасности. Чиновники этих департаментов выполняют наиболее важные функции, как, например, обеспечение выполнения правил. Мы — это те, кто думает, а не те, кто проводит решения в жизнь; мы изучаем, а не действуем.
Большую часть времени. Моя прабабушка, сама чиновник, все же украла это стихотворение.
Отец бросает быстрый взгляд на небо и видит, что надвигается гроза. Скорость важна, но действовать надо методично.
— Мы не можем сейчас сжигать все без разбора, — как-то рассказывал он мне. Трубы устроены так же, как мусоросжигатели в домах. Они регистрируют количество и тип сжигаемого материала.
Мне видно, что осталось всего несколько стопок книг, и рабочие двигаются от одной к другой, следуя приказам отца. Сжигать разрозненные страницы быстрее, чем целые книги, поэтому они разрезают книги на части вдоль корешков переплетов, подготавливая их тем самым к сжиганию в трубах.
Отец снова смотрит на небо и жестом приказывает рабочим ускорить дело. Мне надо возвращаться в школу, но я продолжаю наблюдать.
Я здесь не одна. Взглянув наверх, выше пропасти, заполненной трубами и книгами, я вижу еще одну фигуру в белом. Чиновник. Он тоже наблюдает. Проверяет действия моего отца.
Рабочие перетаскивают трубу для сжигания ко вновь подготовленной кипе. Обложки книг сорваны. Страницы, тонкие и беззащитные, падают на землю. Рабочие запихивают их в мусоросжигатель, наступают на них. Корешки трещат под их ботинками, как сухие листья. Это напоминает мне осень, когда из Сити доставляют мусоросжигательное оборудование и мы запихиваем опавшие кленовые листья в трубы. Моя мама всегда жалеет об этом, зная, что перегнившие листья можно использовать как удобрение. Так и отец жалеет, что уничтожают бумагу, которую можно перерабатывать, а не сжигать целые библиотеки. Но чиновники высшего уровня говорят, что некоторые вещи спасать не стоит. Иногда, по их мнению, быстрее и эффективнее их уничтожить.