— Кто там? — раздался странный, вроде бы женский голос. Появилась прелестная, уменьшенная копия брата и сестры, и встала между ними. — Что вам надо? Счет за перевозку нам уже отдали.
— Грузчики давно уехали, — сказал Тревор.
— Он принес нам вафли, мама, — пояснила Шеба, в голосе ее появились тревога и напряжение. — Сделаны по старинному местному рецепту.
— Из «Чарлстонской кухни», — добавил я. — Это местная поваренная книга.
— Моя тетушка дала один рецепт в эту книгу, — с ноткой семейной гордости объявила женщина заплетающимся языком, и я понял, что она просто-напросто пьяна.
— Какой же? Я могу приготовить для вас.
— Называется «Креветки к завтраку». Мою тетушку звали Луиза Уэйли.
— Я часто готовлю это блюдо. Мы называем его «Пряные креветки» и подаем с кашей.
— Ты готовишь? Какие педерастические наклонности. Вы с моим сыном споетесь.
— Может, ты пойдешь к себе, мама? — предложила Шеба, впрочем, очень вежливо.
— Если ты, Лео, со мной подружишься, для моей мамы это будет как нож в сердце, — откликнулся Тревор.
— Ну, Тревор, мама просто пошутила, — сказала Шеба, ведя мать обратно, в дальние комнаты.
— Пусть так.
— Не угодно ли вам подписаться на «Ньюс энд курьер»? — спросил я в спину удаляющейся миссис По. — Сейчас действует специальное предложение для новых подписчиков: первая неделя бесплатно, кроме воскресного приложения.
— Хорошо, подпиши нас, — ответила она. — А еще нам нужны молоко и яйца. Как у тебя насчет этого?
— Я передам молочнику. Его зовут Реджи Шулер.
Вернулась Шеба и сказала с подчеркнутым южным акцентом:
— Просто не знаю, что бы делала мисс Евангелина, моя мать, если бы не милость первого встречного козла.
Я расхохотался, пораженный грубостью, исходящей из столь прекрасных уст, и весьма рискованным намеком на Теннесси Уильямса.[19] Брат, в отличие от меня, не пришел в восторг от выходки сестры и обрушился на нее с порицанием:
— Шеба, давай сперва обзаведемся хоть парочкой друзей, а уж потом покажем, какое мы дерьмо. Моя сестра просит прощения, Лео.
— Вот уж ничуть, — произнесла Шеба, гипнотизируя меня взглядом.
Ее южный акцент был ярко выраженным, но не имел никакого отношения к Чарлстону. У брата манера говорить была весьма изысканной, но я затруднялся определить ее связь с какой-либо местностью, разве что с Западом.
— Мое природное обаяние покорило Лео. Правда ведь, кунжутная вафелька? — Шеба открыла коробку и взяла одну вафлю, другую подала Тревору.
Неожиданное возвращение матери застало нас врасплох.
— Ты еще не ушел? Забыла, как тебя зовут, молодой человек.
— Не думаю, что я вам представился, миссис По. Меня зовут Лео Кинг. Я живу в кирпичном доме через дорогу.
— Мне он показался невыразительным.
— Отец построил его до того, как начала работать Архитектурная комиссия. Большинство чарлстонцев считают наш дом ужасным.
— Но твоя фамилия — Кинг. Кинг-стрит. Ты из тех самых Кингов, я полагаю.
— Нет, мадам. Мы просто Кинги. Не из тех самых. Я уже объяснил вашим детям.
— Значит, ты познакомился с моими чудными детками. Педик и шлюшка. Неплохо для одной семьи, как ты считаешь? И подумать только, ведь я принадлежу к чарлстонской аристократии. К кругу Барневеллов, Смитов, Синклеров и выше. Берите гораздо выше, мистер Просто Кинг. В моих венах течет кровь основателей колонии. Но дети, дети ужасно огорчают меня. Они отравляют все, к чему прикасаются.
Миссис По оборвала свой монолог, который представлял экскурс в генеалогию пополам с сетованиями, и допила остатки из граненого стакана. Потом она прижалась носом к прозрачной двери веранды и призналась:
— По-моему, я сейчас пукну.
Она не пукнула, вместо этого она упала, прямо мне на руки. Я подхватил ее, пошатнулся, но удержал равновесие и повел ее прочь с веранды, где она чуть не расшиблась. Шеба и Тревор вскрикнули, потом бросились ко мне, и мы сообща втащили их мать на второй этаж, в спальню. Мебель, мимо которой мы проходили, была новой, только что распакованной, и являла собой дешевую подделку под старину, в том числе и кровать, на которую мы уложили миссис По, — творение в плантаторском стиле. Близнецы, казалось, были подавлены тем, что я стал свидетелем унизительной сцены. Зато я чувствовал себя героем — как-никак спас их мать, не дал ей расквасить нос о пол веранды и вовремя унес подальше от чужих глаз, пока соседи ничего не увидели и не разнесли по улице.
Когда мы спускались по лестнице обратно, Шеба сжала мою ладонь и попросила почти умоляюще:
19
Фраза «Я всегда полагаюсь на милость первого встречного» принадлежит Бланш, героине пьесы американского драматурга Теннесси Уильямса (1911–1983) «Трамвай желание», женщине легкого поведения.