Первое такое замечание Роза, словно не услышала; но когда ее госпожа заговорила на эту тему во второй раз, она ответила со свойственной ей правдивостью и свободой, хотя и с меньшей, чем обычно, осмотрительностью:
— Дамиан де Лэси рассудил правильно, благородная госпожа. Тот, кому вверено сокровище, не должен позволять себе слишком часто на него заглядываться.
Эвелина покраснела, плотнее завернулась в свою вуаль и до самого конца пути не упомянула, больше имени Дамиана де Лэси.
Когда вечером на второй день пути перед ней предстали серые стены замка Печальный Дозор, и на самой высокой из сторожевых башен затрепетало отцовское знамя, поднятое в честь приезда молодой владелицы замка, к ее радости примешалась печаль; но все же леди Эвелина увидела перед собою прибежище; здесь, среди всего, что напоминало ей счастливое детство, она надеялась спокойно предаться новым мыслям, навеянным ее новым положением.
Она ускорила бег своего коня, чтобы как можно быстрее достичь древних замковых ворот; ответила на поклоны знакомых лиц, со всех сторон окруживших ее; но ни с кем не заговорила, пока, сойдя с коня у дверей часовни, не спустилась в крипту, где хранился чудотворный образ. Простершись перед ним, она просила Пресвятую Деву руководить ею среди затруднений, в каких она оказалась, выполняя свой обет; он дан был у этого же алтаря, в минуту смертельной тревоги; пусть молитва обращалась всего лишь к иконе, помыслы молившейся были искренни и чисты; и мы не сомневаемся, что ее молитва достигла Небес, куда с верою устремлялась.
Глава XXII
Уходит милый образ… Все равно,
И не прощенному, дай мне склониться
Пред властью той, в ком изволяют слиться
И сочетаться материнский трепет
С девическою чистотой,
Закон и благодать, земля и небо!
Жизнь леди Эвелины, хоть и обставленная всем, что подобало ее нынешнему и будущему высокому рангу, была весьма уединенной, как того требовало ее положение, ибо она не принадлежала к девицам еще не обрученным, но и не стала матроной, защищенной именем мужа. Служанки, уже знакомые читателю, составляли почти все ее общество. Гарнизон замка, помимо слуг, состоял из испытанных ветеранов, побывавших вместе с Беренжером и де Лэси во многих кровавых боях; охрана замка также была для них делом привычным; их отвага, умерявшаяся возрастом и опытом, не вовлекла бы их в необдуманные схватки и случайные ссоры. Они несли постоянную сторожевую службу под командованием управителя и под бдительным оком отца Альдрованда, который, исполняя обязанности священника, любил иной раз блеснуть познаниями бывалого воина.
В то время как гарнизон был готов отразить внезапное нападение валлийцев на замок, в нескольких милях от него стоял лагерем большой отряд, который при малейшей тревоге должен был защитить замок от более многочисленного противника, если бы тот, не устрашенный судьбой Гуенуина, дерзнул начать осаду. К этому отряду, который Дамиан де Лэси держал в постоянной боевой готовности, могла в случае надобности присоединиться вся военная сила Валлийской Марки, включавшая фламандцев и других чужестранцев, владевших земельными участками на условиях вассальной военной службы.
Надежно защищенные от врагов, обитатели замка вели жизнь столь простую и однообразную, что юной красавице простительно было желать разнообразия даже ценою некоторой опасности. Часы, проводимые за рукоделием, перемежались прогулками вдоль стен замка, где Эвелине, шедшей под руку с Розой, отдавали честь часовые; или прогулками по двору, где шапки и чепцы слуг и служанок выполняли ту же приветственную роль, что пики и дротики часовых.
Если у Эвелины появлялось желание продлить прогулку за ворота замка, недостаточно было отпереть ворота и опустить подъемный мост; безопасность леди Эвелины должен был охранять пеший или конный вооруженный отряд. Без такого сопровождения она не могла дойти даже до сукновален, где честный Уилкин Флэммок, оставив ратные труды, занимался своим ремеслом. Если же замышлялась еще более дальняя прогулка или владелица замка Печальный Дозор желала забавляться соколиной охотой, ее безопасность уже нельзя было доверить одному лишь замковому гарнизону. Требовалось, чтобы Рауль, через особого посланца, накануне вечером оповестил о ее намерении Дамиана и тот успел до рассвета тщательно обследовать с отрядом легкой конницы всю местность, где она собиралась охотиться; на все это время во всех подозрительных местах ставили часовых. Сказать по правде, раз или два Эвелина попыталась обойтись без предварительного извещения о своем намерении; но, казалось, что все ее желания становились известны Дамиану, едва они у нее возникали; и стоило ей выехать из замка, как лучники и копьеносцы из его войска спешили осмотреть долину и готовились охранять горный перевал; обычно среди них мелькал вдалеке и султан на шлеме самого Дамиана.
Все эти торжественные приготовления настолько мешали наслаждаться охотой, что Эвелина редко позволяла себе забавы, требовавшие таких хлопот и участия стольких людей.
Когда день так или иначе удавалось скоротать и наступал вечер, отец Альдрованд обычно читал из житий святых или проповедей какого-нибудь усопшего праведника что-нибудь, по его мнению, подходящее для его небольшой аудитории. Иногда он читал и толковал им главу из Священного Писания; однако все внимание его обращалось на военную сторону истории иудеев, так что чтение никогда не шло у него далее Книги Судей и Книги Царств, а также побед Иуды Маккавея; и примеры, которыми он иллюстрировал победы сынов Израилевых, были гораздо занимательнее для него самого, чем для его слушательниц.
Иногда, хотя и редко, Розе разрешалось позвать странствующего менестреля, чтобы тот развлек их песенкой о любви и о рыцарских подвигах; случалось, что паломник, посетивший святые места, платил за гостеприимство замка Печальный Дозор долгими повествованиями о чудесах, какие он повидал в чужих землях; случалось даже, что стараниями камеристки Эвелины в замок удавалось проникнуть бродячим торговцам, которые с риском для жизни добывали свои барыши, предлагая то в одном, то в другом замке богатые ткани и различные женские украшения.
Перечисляя развлечения тех времен, не забудем о нищих, о странствующих жонглерах и шутах; наконец (хотя за таким гостем из вражеского стана строго приглядывали), чтобы развеять скуку затворнической жизни, в замок допускался даже валлийский бард и его огромная арфа со струнами из конского волоса. Но если не считать этих развлечений, а также месс, которые служились в замковой часовне, нигде жизнь не шла в более утомительном однообразии, чем в замке Печальный Дозор. После гибели его доблестного владельца, которому пиры и широкое гостеприимство были столь же необходимы, как дела чести и рыцарские подвиги, старый замок погрузился в унылую тишину и напоминал бы монастырь, если бы присутствие множества вооруженных стражей, угрюмо шагавших по стенам, не делало его похожим скорее на тюрьму. Обстановка жилища стала вскоре сказываться и на настроении его обитателей.
Особенно ощущала это сама Эвелина. Ее нрав, от природы живой, не избежал тягостного влияния окружающего, и она все чаще погружалась в тихую задумчивость, которая, однако, часто сочетается с духом пламенным и восторженным. Она подолгу размышляла над событиями своей жизни; неудивительно, что мысли ее при этом чаще всего обращались к двум случаям, когда она была (или думала, что была) свидетельницей сверхъестественных явлений. Ей тогда казалось, что за власть над ее судьбой борются добрые и злые силы.
В уединении человек более всего занят самим собою; именно в одиночестве, погружаясь лишь в собственные мысли, фанатики видят чудеса, а воображаемые святые впадают в воображаемый экстаз. Восторженность Эвелины не приняла столь крайних форм, но в сновидениях ей являлась то Пресвятая Дева Печального Дозора, которая взирала на нее с состраданием, сулившим защиту и покровительство, то зловещий призрак женщины из саксонского замка Болдрингем — она простирала к ней окровавленную руку, свидетельство жестокости, какой она подверглась при жизни, и грозила мстить потомкам своего убийцы.