Глава XXIV
Увы! За что судьба такая?
Меня четыре негодяя
Вчера, настигнув, прикрутили
К той белой скаковой кобыле.
Подобные приключения, которые в наше время только описываются в произведениях изящной словесности, не были редкостью в феодальную эпоху, когда сила повсюду брала верх над правом; поэтому все, кто часто подвергался насилию, лучше умели давать ему отпор или переносить его терпеливее, чем можно было ожидать от их пола и возраста.
Леди Эвелина поняла, что она взята в плен, и, разумеется, со страхом ждала дальнейших действий нападавших; но страх не лишил ее способности наблюдать и размышлять. Слыша вокруг себя все более громкий стук копыт, она заключила, что большинство разбойников село на коней. Она знала, что именно так действуют обычно валлийские разбойники, ибо их малорослые лошади, совершенно не пригодные в сражении, зато быстрые и надежные на горных тропинках, с нужной скоростью доставляют их к месту нападения и уносят оттуда, то есть позволяют им быстро и незаметно приблизиться к их жертвам и столь же быстро отступить. Эти животные, неся на себе тяжеловооруженного всадника, без труда проходили горными тропами, пересекавшими весь край. По тому, как вели ее коня, поддерживая с обеих сторон, леди Эвелина поняла, что они пробираются по краю глубокой пропасти, а затем с еще большей опасностью спускаются по обрыву.
В одну из таких минут голос, которого она до тех пор не слышала среди других, спросил ее на англо-норманнском языке и как бы с участием, достаточно ли безопасно она сидит в седле, и предложил, если ей угодно, привести в порядок одежду.
— Не издевайтесь надо мной, говоря о безопасности, — сказала Эвелина. — Я считаю мою безопасность несовместимой с насилием, какое вы учинили. Если я или мои вассалы в чем-нибудь притесняют валлийцев, скажите мне, и зло будет исправлено. Если вам нужен выкуп, назовите сумму, и я прикажу, чтобы с вами вступили в переговоры. Но не держите меня в плену; для меня это мучительно, а для вас бесполезно.
— Леди Эвелина, — продолжал голос, все еще с любезностью, противоречившей насилию, которому она подвергалась, — вскоре убедится, что цели наши не столь грубы, как наши действия.
— Раз вам известно, кто я, — сказала Эвелина, — вы можете не сомневаться, что поплатитесь за ваше злодейство. Вы должны знать, чье знамя охраняет сейчас мои владения.
— Да, знамя де Лэси, — равнодушно ответил голос. — А хоть бы и так! Соколы соколам не страшны.
Тут в их движении произошла остановка и вокруг пленницы поднялся смутный гул множества голосов, тогда как ранее лишь изредка слышались на валлийском языке отрывистые понукания или указания, куда направляться.
Затем гул на несколько минут стих, и леди Эвелина снова услышала голос, говоривший с нею до этого. Он отдавал распоряжения, которых она не поняла, и наконец вновь обратился к ней.
— Сейчас вы увидите, — сказал он, — что я говорил правду, когда не хотел видеть вас связанной. Но вы являетесь причиной борьбы и вместе с тем наградой за победу; вот почему о безопасности вашей надлежит заботиться. Эта забота будет, пожалуй, выражена весьма странно; но я убежден, что победитель в предстоящей схватке найдет вас невредимой.
— Именем Пресвятой Девы заклинаю вас, пусть не будет кровопролития! — воскликнула Эвелина. — Развяжите мне глаза, дайте говорить с теми, кого вы со страхом ожидаете. Если это мои друзья, как кажется мне, я сумею примирить вас с ними.
— А я презираю мир, — ответил все тот же голос. — Не для того пошел я на эту дерзкую затею, чтобы при первой же гримасе Фортуны выпустить ее из рук, точно ребенок игрушку. Прошу вас сойти с коня, леди; а еще лучше будет, не примите только за обиду, если я сам сниму вас с седла.
Эвелина почувствовала, что ее снимают с седла и осторожно сажают на траву. Затем все тот же властный незнакомец, который помог ей спешиться, снял с нее плащ и шапочку, великолепное изделие кумушки Джиллиан.
— А теперь попрошу вас, — сказал предводитель разбойников, — вползти вот в это узкое отверстие. Поверьте, я сожалею, что вынужден укрыть вас в столь странной крепости.
Эвелина поползла куда он указывал, сочтя сопротивление бесполезным и надеясь, что, повинуясь тому, кто говорил как некто обладающий властью, она найдет у него защиту от необузданной ярости валлийцев, ненавидевших ее как причину гибели Гуенуина и своего поражения под стенами замка Печальный Дозор.
Она пробиралась по узкому и сырому лазу, образованному огромными камнями и столь низкому, что передвигаться можно было не иначе как ползком. Через два-три ярда он заканчивался пещерой, достаточно высокой, чтобы там можно было удобно сесть. Слыша шум, раздававшийся позади нее, она поняла, что разбойники заваливают отверстие, через которое она проникла в подземелье. Она ясно услышала грохот камней, которыми закрыли вход, и почувствовала затем, как иссякает струя свежего воздуха и в подземелье становится все более душно и сыро.
И тут же до нее донесся шум, в котором она, как ей казалось, различала крики, звуки наносимых ударов, конский топот, проклятия и вопли сражавшихся. Заглушаемое толстыми стенами темницы, все это сливалось в смутный, глухой гул, доходивший до ее слуха, как, должно быть, доходят до мертвых звуки оставленного ими мира.
Оказавшись в этом ужасном положении, Эвелина с такой отчаянной силой пыталась освободиться, что ей удалось высвободить связанные руки. Но это лишь убедило ее в невозможности спастись из плена. Сорвав вуаль с глаз, она увидела вокруг себя лишь непроглядную тьму, а помахав руками, обнаружила, что находится в помещении весьма узком и тесном. Шаря вокруг себя, она нащупала куски ржавого железа и еще что-то, от чего в иное время содрогнулась бы, — истлевшие кости. Но в тот миг даже это ничего не добавило к ее ужасу, ибо ей представлялось, что она замурована и ей суждена мучительная смерть, в то время как ее друзья и освободители находятся, быть может, всего в нескольких ярдах от нее. В отчаянии она ощупывала стены своей тюрьмы, ища какой-нибудь щели, но все ее усилия были столь же тщетными, как если бы она искала щели в стенах собора.
Шум становился громче; было мгновение, когда ей показалось, что крыша ее темницы затряслась от ударов или под тяжестью чего-то тяжелого, что упало либо было брошено на нее. Едва ли человеческий мозг мог долго выносить эти ужасные звуки, но, к счастью, долго они не продлились. Другие, все более удалявшиеся звуки показали ей, что одна из сражавшихся сторон отступает; наконец воцарилась полная тишина.
Теперь Эвелина могла без помех размышлять над своим бедственным положением. Битва окончилась, и она заключила, что победа осталась за ее друзьями, ибо иначе победившие разбойники извлекли бы ее из темницы и увезли с собою как пленницу. Но что значила для Эвелины победа ее друзей и слуг? Они, очевидно, не заметили ее укрытия, она осталась на поле битвы, чтобы снова оказаться в руках врагов, если они вернутся, или умереть во тьме от голода и жажды самой ужасной смертью, какую когда-либо изобрел тиран и принял мученик; смертью, о которой несчастная девушка не решалась помыслить и только молилась, чтобы муки ее не были долгими.
В этот страшный час она вспомнила о кинжале, который был при ней; и у нее мелькнула мрачная мысль, что, если мучения станут нестерпимыми, прекратить их будет в ее власти. Содрогнувшись перед этим страшным выбором, она в тот же миг сообразила, что для ее оружия можно найти менее греховное применение, и, вместо того чтобы прекратить ее страдания, оно может помочь ей выбраться на свободу.