Едва перед ней блеснула эта надежда, как дочь Раймонда Беренжера попыталась осуществить ее; не без труда ей все же удалось переменить положение, а это позволило ей ощупать всю ее темницу, в особенности проход, через который она туда попала и по которому теперь надеялась выбраться на свет дня. Она подползла к выходу и обнаружила, что он, как она и ожидала, был так плотно забит крупными камнями и землей, что почти не оставлял надежды на спасение. И все же камни были положены наспех, а жизнь и свобода — столь ценные дары, что побуждают к усердному труду. Эвелина расчистила кинжалом землю и дерн; руками, непривычными к такой работе, отодвинула несколько камней и преуспела настолько, что перед ней блеснул свет, и слегка повеяло свежим воздухом. Вместе с тем она убедилась, что размеры самого большого камня, который загораживал вход, не оставляют ей надежды выбраться на свободу без посторонней помощи. Пусть так, но ей сделалось легче от того, что к ней проникли воздух и свет и появилась возможность звать на помощь.
Некоторое время ее зов был тщетным; как видно, поле боя осталось за мертвыми и умирающими, ибо единственным ответом, который она услышала, были тихие стоны. Но она продолжала звать, и наконец слабый голос человека, только что очнувшегося от беспамятства, отозвался ей и произнес следующие слова:
— Не ты ли это, Эдрис, Подземный Житель, зовешь из могилы того, кто сам туда спешит? Неужели прервалась уже моя связь с живыми? И я слышу лишь слабые и жалобные голоса мертвых?
— Нет, я не призрак, — ответила Эвелина, радуясь, что может наконец сообщить о себе хоть одному живому человеку. — Не дух, а несчастная девушка по имени Эвелина Беренжер, замурованная и обреченная на ужасную смерть, если Господь не пошлет спасения.
— Эвелина Беренжер! — воскликнул с изумлением тот, к кому она обращалась. — Нет, это невозможно! Ведь мне был виден ее зеленый плащ и шапочка с перьями, когда ее увозили с поля боя, а я не мог помчаться на помощь, хотя все еще пытался это сделать, пока развевающийся плащ и колыханье перьев не скрылись из виду, а с ними исчезла у меня всякая надежда спасти ее.
— Верный вассал или верный друг или, быть может, любезный незнакомец, кто бы ты ни был, — ответила Эвелина, — знай, что ты был обманут хитростью разбойников; мой плащ и мою шапочку они действительно увезли с собой и с их помощью направили по ложному следу верных друзей, которые, подобно тебе, тревожатся о моей судьбе. Зови на помощь, добрый человек; я боюсь, что негодяи, уйдя от погони, вернутся сюда, как вор возвращается к тайнику, где спрятал похищенное.
— Хвала Пресвятой Деве! — воскликнул раненый. — Я могу испустить мой последний вздох, верно служа вам. Прежде я не хотел трубить в рог, чтобы на помощь мне, недостойному, не поспешил кто-то из тех, кто пытается спасти вас. Дай Бог, чтобы сейчас мой рог был услышан, а глаза мои увидели леди Эвелину невредимой и свободной.
Слова эти, хотя и произнесенные слабым голосом, звучали восторженно. За ними последовали звуки рога, столь же слабые и не получившие никакого ответа, кроме эха. Раненый протрубил еще раз, сильнее и громче; но звук внезапно оборвался, словно на него истрачены были последние силы. В этот миг неуверенности и страха у Эвелины мелькнула догадка.
— Это был, — промолвила она, — призывный клич рода де Лэси. Неужели вы мой благородный родственник, сэр Дамиан?
— Да, это я, несчастный, заслуживающий смерть за то, что так дурно хранил вверенное мне сокровище. Зачем полагался я на посланцев? Я сам должен был охранять святую, которую мне поручили, как скупец стережет презренный металл, называя его драгоценным; если забываться сном, то только у ваших ворот; бодрствовать, пока не погаснут все звезды; невидимый для вас, я должен был находиться при вас неотлучно; тогда вы не подверглись бы опасности, как сейчас, и тебе, Дамиан де Лэси, хоть это и невелика беда, не пришлось бы умирать опозоренным.
— Нет, благородный Дамиан, — сказала Эвелина, — не разрывайте мне сердце, обвиняя себя в неосторожности, когда виновата я одна. Ваша помощь всегда была к моим услугам, стоило лишь намекнуть. Собственная беда стала мне вдвое горше, когда я узнала, что необдуманно навлекла беду и на вас. Милый родственник, ответьте, утешьте меня, скажите, что раны ваши несмертельны. Увы! Сколько я уже видела пролитой вами крови! Что за злосчастная судьба — приносить беды всем, для кого я охотно пожертвовала бы собственным счастьем! Но зачем бесцельными жалобами отравлять минуты, которые подарило милосердное Небо? Попытайтесь сами остановить кровь, которая так нужна Англии, Эвелине и вашему дяде.
Дамиан издал сгон и умолк; обезумев от мысли, что он умирает лишь потому, что некому оказать помощь, Эвелина снова стала пытаться выбраться наружу и тем спасти раненого и себя. Все было напрасно; отчаявшись, она прекратила свои попытки; переходя от одной ужасной мысли к другой, она прислушивалась, уже готовая услышать предсмертный стон Дамиана, как вдруг — о, счастье! — земля задрожала от быстро приближавшегося конского топота. Однако эти радостные звуки могли сулить жизнь, но не свободу. Ведь это могли быть разбойники, возвращавшиеся за своей пленницей. Они, конечно, позволят ей осмотреть и перевязать раны Дамиана де Лэси, ибо не в пример выгоднее, чем его смерть, будет для них его пленение. Но вот один из всадников приблизился; Эвелина взмолилась о помощи, и первое, что она услышала, было фламандское восклицание, которое флегматичный Уилкин Флэммок издавал лишь при самых необычайных обстоятельствах.
Появление верного фламандца было как нельзя более кстати; услышав, где находится леди Эвелина, и ее мольбу оказать помощь Дамиану де Лэси, он принялся с удивительным хладнокровием и довольно умело перевязывать раны Дамиана, в то время как его слуги подобрали шесты, брошенные отступившими валлийцами и приготовились освобождать Эвелину. С большой осторожностью, следуя указаниям опытного Флэммока, они сперва приподняли обломок скалы настолько, чтобы в щели, к общей радости, показалась Эвелина. Особенно радовалась верная Роза; не страшась опасных камней, она металась вокруг темницы своей госпожи, как мечется птица вокруг клетки, куда проказливый мальчишка заключил ее птенца. Разбирать камни нужно было очень осторожно, ибо, упав внутрь подземелья, они могли ушибить Эвелину.
Наконец обломок скалы сдвинули настолько, что девушка могла выбраться; ее слуги, словно вымещая на камне свой гнев против похитителей госпожи, продолжали раскачивать его, пользуясь шестами как рычагами, пока тяжелая масса не сорвалась с небольшой площадки у входа в подземелье и не покатилась вниз; ускоряя свое падение, высекая искры из скал, вздымая тучи пыли, она наконец легла поперек горного ручья, где раскололась на несколько кусков с грохотом, который был, вероятно, слышен очень далеко.
В одежде, порванной и испачканной грубыми руками разбойников, с растрепанными волосами, ослабевшая от пребывания в душной темнице, истощившая силы в попытках выбраться, Эвелина, однако, не потратила ни минуты на себя. С усердием сестры, спешащей на помощь дорогому брату, она осмотрела тяжкие раны Дамиана де Лэси, попыталась остановить кровь и привести раненого в чувство. Мы говорили уже, что Эвелина, подобно другим дамам тех времен, обладала некоторыми познаниями в медицине. Сейчас она обнаружила больше этих познаний, чем можно было ожидать; каждое указание ее отличалось разумностью и предусмотрительностью; заботливость, с какою только женщины умеют облегчать человеческие страдания, соединялась у нее с мудростью и ясностью ума. С удивлением слушая находчивые и мудрые распоряжения своей госпожи, Роза, однако, поняла, что не следует оставлять раненого на попечении одной лишь леди Эвелины, и принялась помогать ей как могла; остальные слуги тем временем соорудили носилки, на которых раненого рыцаря предстояло доставить в замок Печальный Дозор.