— Я вобью эту клевету в твою лживую глотку, Гленвиль! — крикнул паж; выхватив меч из ножен, он стремительно бросился на знаменосца, не думая о том, как неравны их силы.
Гленвилю достаточно было легкого движения могучей руки, чтобы отстранить пажа; он древком знамени парировал его удар.
Снова раздался громкий хохот, и Амелот увидел тщетность своих усилий. Отбросив меч, он заплакал от злости и обиды и поспешил сообщить о своей неудаче леди Эвелине.
— Все погибло, — сказал он. — Трусливые негодяи взбунтовались и не хотят выступить. А вина за их малодушие и нерадение падет на моего дорогого господина.
— Этому не бывать! — воскликнула Эвелина. — Я не пожалею жизни. Следуй за мной, Амелот.
Она торопливо накинула на свою черную одежду алый шарф и поспешила во двор замка, сопровождаемая кумушкой Джиллиан, которая усиленной жестикуляцией выражала свое удивление и сочувствие, и Розой, тщательно скрывавшей охватившие ее чувства.
Эвелина появилась во дворе замка с горящими глазами и пылающим румянцем на щеках. Таковы были ее предки в грозные часы, когда душа их вооружалась навстречу буре и ненастью, а лица выражали готовность повелевать и презрение к опасности. В тот миг она казалась выше своего роста: а когда обратилась к бунтарям, голос ее, не потеряв женской нежности, звучал твердо и слышен был далеко.
— Что это, судари мои? — начала она; и при первых ее словах мощные фигуры вооруженных воинов сбились теснее, точно каждый старался уйти от ее упрека. Они походили на крупных водяных птиц, когда те сбиваются в кучу, завидев в небе маленького, грациозного кобчика, и трепещут, чувствуя превосходство его породы и нрава перед их инертной физической силой. — Что это? — повторила она. — Разве сейчас время бунтовать? Сейчас, когда господин ваш далеко, а его заместитель лежит на одре болезни? Так-то вы соблюдаете вашу присягу? Так-то заслуживаете щедрость вашего военачальника? Стыдитесь, трусливые псы! Стоит охотнику выпустить вас из виду, и вы уже дрожите и пятитесь!
Наступило молчание. Солдаты поглядывали то друг на друга, то на Эвелину; они словно стыдились своего бунта, но стыдились также и подчиниться.
— Я вижу, в чем беда, храбрые друзья мои. Вас некому повести. Так за чем дело стало? Я сама поведу вас. Хоть я и женщина, но для вас это отнюдь не будет позорным, потому что поведет вас одна из Беренжеров. Седлайте моего коня стальным седлом, да поскорее!
Подняв с земли легкий шлем пажа, она надела его, взяла его обнаженный меч и продолжала:
— Итак, я берусь возглавить ваш отряд. Этот джентльмен, — она указала на Гленвиля, — будет восполнять мой недостаток военного опыта. Видно, что он побывал во многих сражениях и может обучить молодого военачальника его обязанностям.
— Конечно, — отозвался старый солдат, невольно улыбнувшись, но в то же время покачав головой. — Сражений я видел много, а такого командира видеть еще не доводилось.
— И все-таки, — спросила Эвелина, видя, что все взоры обратились на Гленвиля, — ведь ты не откажешься, не можешь отказаться следовать за мной?
Не откажешься как солдат, ибо слышишь команду, пусть и поданную моим слабым голосом. Не откажешься как джентльмен, ведь тебя просит одинокая женщина, которой нужна помощь. Не откажешься как англичанин, ибо меч твой нужен твоей стране, а твои боевые товарищи попали в беду. Разверни же знамя, и вперед!
— Я бы рад всей душой, прекрасная госпожа, — ответил Гленвиль, готовясь развернуть знамя. — Вести нас может и Амелот, если я ему кое-где помогу советом. Да только я не уверен, что вы посылаете нас по верному пути.
— Конечно, это верный путь, — убежденно сказала Эвелина. — Он ведет вас на выручку Уэнлоку и его воинам, которых осадили бунтующие мужики.
— Не знаю, — проговорил Гленвиль, все еще колеблясь. — Наш командир сэр Дамиан де Лэси покровительствует простому люду и берет их под свою защиту; я знаю, что он однажды поссорился с Гулякой Уэнлоком, когда тот чем-то обидел жену мельника из Туайфорда. Хороши мы будем, когда наш горячий молодой командир, оправившись от ран, узнает, что мы сражались с теми, кому он покровительствует.
— Будь уверен, — продолжала настаивать Эвелина, — чем более он готов защищать простых людей от притеснений, тем скорее усмирил бы их, когда они сами чинят насилие. Садись на коня, спаси Уэнлока и его людей. Каждая минута промедления грозит им смертью. Жизнью своей и владениями ручаюсь, что де Лэси сочтет это за верную службу. Следуй же за мной!
— Конечно, никто лучше вас, прекрасная девица, не знает намерений сэра Дамиана, — ответил Гленвиль. — Да что говорить! Вы даже можете заставить его менять их по вашему желанию. Что ж, мы выступим и пособим Уэнлоку, если еще не поздно; и полагаю, что не поздно. Это матерый волк, и затравить его будет стоить мужикам немало крови. Но вы, госпожа, все-таки оставайтесь в замке и доверьте все дело Амелоту и мне. Командуй, сэр паж, так тому и быть. А, право, жаль снимать шлем с такой головки и брать меч из такой ручки! Клянусь святым Георгием! Оружие в такой ручке — ведь это какая честь солдатскому ремеслу!
Эвелина отдала оружие Амелоту, убеждая его забыть причиненную ему обиду и мужественно исполнить свой долг. Гленвиль медленно развернул знамя и потряс им. Не ставя ноги в стремя и лишь слегка опершись о копье, он во всем своем тяжелом вооружении вскочил в седло.
— Мы готовы, если угодно молодому командиру, — сказал он Амелоту; а пока тот строил отряд, шепнул воину, оказавшемуся рядом: — А ведь неплохо было бы, вместо нашего ласточкина хвоста[25], следовать за вышитой юбкой! Ее, по-моему, ни с чем не сравнишь! Знаешь, Стивен Понтойс, я готов простить Дамиану, что ради этой девицы он позабыл и дядюшку, и собственную честь. Ей-богу, вот в кого влюбился бы до смерти! Ох уж эти женщины! Всю жизнь они нами помыкают. Когда молоды, берут нас нежными взглядами, сладкими словами да сладкими поцелуями, когда постарше — щедрыми подарками, золотом и вином; а когда уж совсем состарятся, мы готовы выполнять их поручения, лишь бы не видеть их сморщенные рожи. Старому де Лэси лучше было бы сидеть дома и стеречь свою жар-птицу. А нам с тобой, Стивен, все едино; и сегодня что-нибудь да перепадет; ведь мужики уже не один разграбили замок.
— Вот-вот, — откликнулся Понтойс, — «Мужик добывает, солдат отнимает». Старая пословица права. А что же его пажеская милость все еще не ведет нас в бой?
— Может, я так его встряхнул, — сказал Гленвиль, — что у бедняги помутилось в голове или он не все еще слезы проглотил. Но уж только не из лени. Он для своих лет очень бойкий петушок. И отличиться не прочь. Ну, кажется, выступаем. Удивительная, Стивен, штука — порода. Вот ведь — мальчишка, которого я только что осадил как школьника, а ведет нас, седобородых, туда, где мы, может быть, и головы сложим; и все это по приказу легкомысленной девицы.
— Сэр Дамиан подчинен этой красавице, — сказал Стивен Понтойс, — молокосос Амелот подчинен сэру Дамиану, и нам, беднягам, осталось лишь подчиняться да помалкивать.
— Помалкивать, но вокруг себя посматривать. Вот так-то, Стивен Понтойс!
Они выехали к тому времени за ворота замка и были уже на дороге, ведшей к деревне, где Уэнлок, как им сообщили еще утром, был осажден большой толпой мятежных крестьян. Амелот ехал во главе отряда, все еще не позабыв унижение, которое претерпел на глазах солдат, и размышляя, как восполнить недостаток опыта; прежде ему помогали в этом советы знаменосца, но сейчас он стыдился искать с ним примирения. Однако Гленвиль, хоть и любитель поворчать, не умел долго таить зло. Он сам подъехал к пажу и, отдав положенное воинское приветствие старшему чином, почтительно спросил, не следует ли послать одного-двух воинов вперед на резвых конях, чтобы разведать, как обстоят дела у Уэнлока и поспеют ли они прийти к нему на выручку.
— Мне думается, знаменосец, — сказал Амелот, — что командовать отрядом надлежит тебе, уж очень ты хорошо знаешь, что надо делать. А еще ты потому больше годишься командовать, что… но не стану укорять тебя.
— Потому, что плохо умею подчиняться, хотел ты сказать? — ответил Гленвиль. — Не отрицаю, что доля правды тут есть. Но надо ли тебе дуться и мешать успеху нашего похода из-за глупого слова или необдуманной выходки? Давай уж помиримся, чего там!
25
Рыцарский вымпел имел удлиненную форму и на конце раздваивался наподобие ласточкина хвоста; знамя баннерета было квадратным, и, чтобы оно получилось из вымпела, у того отрезали концы. Именно так поступил Черный принц с вымпелом Джона Чэндоса перед сражением при Нэджаре.