— Сугубо положительно!
И, уже провалившись обратно в сладкую дрёму, краешком сознания подивилась: кажется, мой друг впервые по доброй воле согласился на раннюю побудку. Настолько впечатлился общением с альфа-мудаком?
А, неважно. Завтра спрошу.
8
Годами сбрасываемая соснами хвоя мягко пружинит под лапами. Словно идешь по огромному ковру, на котором чего только нет. Совсем молодая поросль, которой ещё предстоит найти путь наверх; грибы, выросшие после недавнего дождя; скрытые от глаз норы всякого мелкого лесного зверья. А позади осталась расчудесная полянка с клубникой, сладкой настолько, что варить из неё варенье — сущее кощунство. Да и не из чего уже — на полянке я задержался на добрых полчаса и до сих пор чуял под носом сладкий ягодный запах.
Порой кажется, я знаю в этих лесах каждую иголку, каждый камень и ветку. Или впрямь знаю? Родился-то тут. Не в лесу, конечно, а в Таненгреве, что остался ниже. Но на свою первую охоту пошел, когда мне исполнилось пять. Мама и Дар тогда задрали лося, крупного и с такими развесистыми рогами, что порошка из них шаманке племени хватило на целый год… Помню, что плакал и очень жалел несчастного сохатого. Ровно до тех пор, пока жилистое мясо не попало в рот. Вместе с тёплой кровью, согревшей внутренности.
А потом я научился охотиться сам и понял, в чём прелесть быть хищником. Нет ничего лучше погони. Запах страха, адреналин, шум ветра в ушах; болящие от долго бега лапы, если жертва вдруг оказалась чересчур проворной.
Кабан всё ещё дёргался, хотя глотку я ему перегрыз с первого же удара. Не так чтобы удачно — внушительный клык пробил плечо. Пройдёт через пару часов, однако приятного мало. Кабану, впрочем, повезло ещё меньше: быть ему обедом на моём столе. Попрошу бабушку запечь с клюквой и мёдом. Можно было бы сожрать его прямо тут, пока кровь ещё теплая, но человечья половина слегка против — ей тоже охота полакомиться свежаком. Однако люди-то сырое мясо едят только в исключительных случаях. В дорогущих ресторанах с отвратительно пафосными поварами, который любую бурду непременно называет высокой кухней.
Бывал я в таких, не один раз и даже не два. Особо не проникся. Мы, оборотни, народ консервативный и всяким тартарам размером с воробьиное гнездо предпочитаем здоровенную оленью (ну, или вот кабанью) ногу, едва взятую углями.
В ногу я и вцепился, в миллионный раз пожалев, что не уродился тигром, как Изара и… прочая моя кошачья родня. У них и пасть побольше, и клыки внушительнее; всё удобнее волочь законную добычу через лес. Человеком ещё лучше, но царапать пятки о хвою — сомнительное удовольствие.
Да и не стоит светить на всю деревню голым задом. Не то чтобы мне не всё равно… однако же не по статусу вожаку клана. А заместителю окружного прокурора так тем более.
Нет, ну как всё-таки неудобно открывать двери с мёртвой тушей в зубах! Но открыл. И кабана затащил, прежде чем перекинуться.
— Эй, на хозяйстве, обед пришёл!
— Чё, прям сам? — послышался ворчливый возглас, а следом и топот коротких ног. Пару секунд спустя из-за двери, ведущей в кухню, выглянул Друадах.
Я видел его только утром, а до того — две недели назад. И, кажется, седых волос в его бороде стало ещё больше. Энергии у старого гнома, впрочем, ничуть не убавилось, невзирая на возраст. Как и у моей бабули, которая вот уже добрый десяток лет может ходить только с клюкой, однако же не стала от этого менее грозной.
Друадах переехал в Таненгрев, едва схоронив жену. Скрепя сердце передал разросшуюся шахту детям и внукам, собрался открыть тут автомастерскую, нанять кого из местных в работники. Да так и остался работать сам: мол, вы, медведи, не только в шкуре косолапые, что с вас взять, расходы одни. И прижился в нашем доме — чтобы не покупать свой и не тратиться на аренду. Враньё сплошное: все в деревне знают, бабуля для Друадаха — всё равно что богиня. И выпить с ней всегда можно, да.
— Я бы предпочёл, чтобы сам, — хмыкнул я. — Увы, у кабана было иное мнение по этому вопросу.
— «Иное мнение по этому вопросу», — передразнил гном. — Уй, пацан, бесишь порой до ржавых гвоздей перед зенками! Так бы и дал по башке!
— Да ты и давал, пока доставал.
— Дык и сейчас могу на табуретку встать!
Он наклонился над тушей, ощупал, довольно крякнул в бороду — кабан и впрямь здоровенный, жирный, на всех хватит.
— Хорош. Молодец, пацан! Щас как разделаем, как наварим холодца!.. А ты давай-давай, чеши отседова, бесстыдник!