- Ну, душенька, готова? - спросил Петр Иванович, оглядывая жену сверху до низу, от качавшегося на шляпе пера до длинного голубого шлейфа, и нимало не смущаясь рискованным сочетанием голубаго платья и лиловых цветов.
- Я давно готова, только думала: не рано ли? - невинно солгала «душенька», как раз только перед дверью успевшая воткнуть свою последнюю булавку.
- У Орловых будешь? - значительно спроеид Петр Иванович.
- He знаю, право... замялаеь пани. - Татьяна Николаевна мне не отдала последнего визита, a у Комаровых была! - прибавила она, строго охраняя установленный этикет.
Заезжай на минутку... Неловко, узнают, что везде была. Ну, душенька, ступай! Да прикажи на колеинах осторожнее, чтобы как-нибудь коляску не сломать, - говорил он, провожая жену в переднюю.
«Пани» еще раз взглянула на себя в зеркало, поправила бант, надвинула съезжавшую на затылок шляпу и, шумя оборками, по грязному крыльцу, величественно села в экипаж. Задремавший было кучер задергал вожжами, лошади, потоптавшись на месте, с усилием тронули, и роскошная черниговская коляска, при криках стоявшего на крыльце Петра Ивановича. «Тише, болван, тише! не задень за ворота!» благополучно выехала на улицу, обдав грязью толпившихся у калитки жиденят.
«Пани маршалкова» сделала несколько визитов и, как особа, близко стоящая у дел, сообщила целую кучу новостей о внутренней политике уезда, прибавляя к каждому слову: «Мой муж получил известие из Петербурга», «Степан Петрович ему говорил»... Она была у супругов Буш, у главы духовенства протоиерея Сапиенцы, у судьи Ивана Тихоновича и после всех заехала к Орловым. Между двумя семействами существовали несколько странные отношения. Орловы - люди в этом крае новые - отличались независимостью мнений и строгой замкнутостью своей жизни; они не бывали почти нигде, у них бывали весьма немногие - и вот почему Петру Ивановичу хотелось быть там одним из первых; он делал всевозможные авансы, a так как на них отвечали довольно туго, то выходило, будто он догонял, a Орловы уходили. «Пани маршалкова» вторила мужу с тайными раздражением и никак не могла простить Татьяне Николаевне, что та, отдавая ей визиты, никогда не надевала шлейфа.
У Орловых «пани маршалкова» услыхала такую новость, которая отбила у неё всякую охоту к дальнейшим визитам: она услыхала, что в одной из волостей, именно в Волчьей, там, где посредником был заменивший Петра Ивановича, Гвоздика, случилось какое-то происшествие. Подробности еще не были известны, или, по крайней мере, ей не сообщили их, но уже одно то, что слух о происшедшем собщался Орловыми и, следовательно, был им известен раньше, нежели самому Pierre'y, было чрезвычайно оскорбительно. Пани встала: на её бледном лице выступили красные пятна, глаза разбегались от волнения.
- Вот как вот как! - твердила она, застегивая растерянно перчатку и, застегнув, прибавила с колкостью: - Надеюсь, что это все вздор, уездные сплетни...
- Едва-ли можно на это надеяться: Гвоздика такой негодяй, что надо только удивляться долготерпению крестьян, - сказал Орлов.
- Негодяй - воскликнула пани, - слабо протестуя против этого резкого определения: - Pierre считает его порядочным человеком.
- Да! негодяй и взяточник! - повторила Татьяна Николаевна, не обратив внимания на её последние слова.
- Ах! - почти простонала пани, начинавшая сожалеть, зачем она поехала в этот дом, где её визит не только не ценят, но даже делают ее как будто ответственной за порядки в Волчьей волости. Она была в очень неприятном положении, но Орловы решительно этого не замечали.
- Что он взяточник, - продолжал слова жены Орлов, - это вам скажет первый встречный, первый еврей-шинкарь, с которого он берет по двадцати-пяти рублей за каждое свидетельство.
«Пани маршалкова» сделала оскорбленное лицо.
- Pierre непременно разузнает, и если только...
- Я даже слышала, - перебила Татьяна Николаевна, - что крестьяне Волчьей волости жаловались Петру Ивановичу на притеснения старшины и арендатора.
- Да, но Pierre все это уладил.
Татьяна Николаевна промолчала, и взволнованная пани стала прощаться.
- Все это очень, очень неприятно, - говорила она, протягивая руку в своей короткой белой перчатке, Если это так, Гвоздике придется искать другого места, - продолжала она, давая ему с забавной развязностью отставку. Вы знаете взгляды и направление моего мужа! - закончила она уже в дверях, подбирая свой шлейф и повторяя чьи-то чужие слова, если только не слова самого Петра Ивановича.