- Чем вы недовольны? - выйдя на крыльцо, строго спросил ревизор.
Мужики в ноги.
- Виноваты, ваше благородие, всем довольны.
- Почему же вы не хотели старшиной Кулака?
- Разорил, ваше благородие. У вас, говорит, теперь у каждого по волу, a я могу сделать так, что на семь дворов будет один; вы, говорит, подлецы, жалуетесь, что я вас продал жидам, так я вас еще цыганам продам.
Ревизор с улыбкой взглянул на Гвоздику, изумляясь колоссальной тупости мужика.
- Пустое болтают, ваше благородие. Известно, необразованное мужичье, - сказал Кулак и низко поклонился в сторону ревизора.
- He подстрекал ли вас кто? Может, Подгорный? - спросил ревизор, пытливо глядя на крестьян.
- Никто не подстрекал, - сказал Степан Ватюк.
- Лишнее что говорить, - сурово прибавил Фома Рыболов.
- Самим житья не было! - проговорил чей-то голос и вдруг замолк, словно испугавшись собственных слов.
- Ну, хорошо, ступайте!
Отпустив мужиков, утомившийся ревизор приступил к закуске, около которой давно хлопотал, считавший себя тут настоящим хозяином, Гвоздика. Он закусил, отдохнул и, час спустя, выехал из Сосновки, мысленно составляя маленькое, красноречивое донесение начальнику губернии.
ХХIII.
В уездном городе, между тем, все ждали результатов ревизии, но настоящий результат не был пока известен, a разным слухам, идущим от евреев, никто не доверял. Поговаривали, будто Кулак сменен и в старшины выбран другой, хотя и не тот, кого желали крестьяне; но все это были известия, требовавшие подтверждения. Наконец, спустя пять дней после отъезда ревизора из города, пришел достоверный cлух от какого-то Ицки, которому передал Сроль, слышавший от Мейера, что ревизор проехал в другой уезд, ревизией остался доволен, что мужики не жаловались, и все обошлось в порядке. У Петра Ивановича как гора с плеч свалилась; он был готов расцеловать всех вместе - Сроля, Мейера и Ицку. Для полного удовольствия в тот же вечер доставили в целости его коляску вместе с коротенькой записочкой ревизора, и «пан маршалок» окончательно повеселел. Он тотчас же послал мысленный привет Хвостовскому, которого считал пустым фатом, назвал добрым малым Гвоздику, купил детям черносливу и, гуляя, зашел проведать старого исправника. Больной старик уже не вставал с постели; он был совсем плох, но в доме никто, по-видимому, об этом не думал: дети шумели в соседней комнате, жена варила на крыльце варенье, Лиза в накрахмаленных гобках вертелась перед зеркалом в зале, примеривая какой-то наряд, и ничто не указывало, что опасное положение хозяина дома могло каждую минуту изменить весь порядок жизни, остановив её обычный ход. Петр Иванович, пользующийся у себя дома большим авторитетом, был поражен таким невниманием к главе семейства, он даже был оскорблен, и ему стало искренно жаль старика, который умирал так одиноко среди семьи.
- Ну, что он, как? - спросил он шепотом у Лизы, войдя в зал.
- Ничего, всё так же, - ответила она равнодушно, пригласив его сесть.
Разве этот шум его не беспокоит? - показал он на двух девочек, из которых одна, неуклюжая я толстая, с необыкновенно тупым лицом, отнимала у другой, поменьше, какую-то игрушку.
- Нет, он не слышит.
В эту минуту, как бы опровергая её слова, из соседней комнаты, где лежал больной, послышались звуки.
- Он, кажется, зовет, - проговорил тревожно Петр Иванович, прислушиваясь.
- Катя! - закричала Лиза, топнув ногой, - перестаньте! Папа зовет, поди!
Катя вскочила и, задев локтем дверную ручку, вошла в комнату к отцу. Послышался какой-то говор, словно спорили... Катя выскочила с глупым смехом. Увы! это решительно было лицо идиотки.
- Папа хочет курить: - папироску, папироску! говорит, Кузьма говорит: - нельзя, сударь, прожжете одеяло, - ха! ха! ха! - засмеялась девочка. - Папа такой смешной! Я ему дала без огня, он взял и бросил! - И она опять захохотала.
- Постоянно в забытье, - пояснила Лиза. - Попросит и сейчас бросит, a недавно, действительно, прожег одеяло... Теперь с огнем не даем: он все равно не понимает.
- Кто с ним? - спросил Лупинский, каждую минуту собираясь уйти и почти против воли оставаясь.
- Кузьма - городовой; он папу отлично понимает... Может, вы хотите зайти?
- Нет, нет! - испугался Петр Иванович. - Зачем же беспокоить! Я только на минуту.
И он стал раскланиваться, чувствуя, что к нему возвращается лихорадка. - Господи! - говорил он мысленно: городовой караулит, папироски не дают - вот бедняга! - И он поторопился выйти, раскланявшись с Лизой в дверях.