Шольц сидел над огромной кипой бумаг, когда явился ротмистр.
- Как это вам покажется? - закричал Зыков прокурору, вышедшему к нему навстречу. - Как вам это покажется? - повторил он, и, не здороваясь, смотрел на Шольца требующими ответа глазами.
- Да ты хоть бы поздоровались сначала, - сказал Шольц, протягивая ему руку.
- Нет, да вы послушайте - И ротмистр рассказал бывшую у него сейчас сцену.
- Только-то? - удивился Шольц.
- Как только-то? - еще больше удивляясь, уставился на него глазами Зыков. - Да ведь это черт знает что! Я этого доктора чуть в шею не вытолкал. He знаю, как удержался.
- И хорошо, что удержались. Я уверен, что он не хотел вас обидеть. Просто по скудоумию и привычке к сплетням.
- Меня обидеть! - воскликнул ротмистр, протестуя и в тоже время обижаясь. - Да разве меня может обидеть лекарь Пшепрашинский или какая-то «пани Пшепендовека?» Что она такое? без рода, без племени, цыганка, гувернантка, из непомнящих родства...
- У вас все из непомнящих родства! Полно вам аристократничать то по старой гвардейской привычке, - сказал Шольц.
- Весь свой век в боннах трепалась, - продолжал, не слушая, Зыков, - a туда же законы общежития предписывает! Куцее пальто, как вам это нравится? Вот, прости Господи! болото... Сошлюсь на вас: что вы имеете против этого пиджака? И повернувшись на каблуках и уже смеясь сам, Зыков показал со всех сторон свой пиджак.
- Короток немного, - сказал серьезно Шольц, - впрочем, на вечер к «пани-маршалковой» годится.
Но Зыков уже забыл про пиджак и, шагая из угла в угол, продолжал говорить, останавливаясь на выразительных местах:
- В молодости, - ведь мне, батюшка, почти сорок! - я был отлично воспитан, и опытный человек разглядит это сразу: но, извините за выражение, изгадился совсем в этой трущобе, всякую манеру утратил, потому, представьте, с эдакими идиомами дело иметь!.. Возьмите, вон, хоть Платона Антоновича, - перешел он с свойственной ему легкостью на другой предмет, - ведь и газеты читает, в политике любого дипломата за пояс заткнет, и с молоду учился, видно - как же! давеча идем мимо предполагаемого сквера, он сейчас это: novus гех, nova lex, на исправника, понимаете, намекает, и про всякий-то случай у него иностранное словечко готово a ведь думать может только по-здешнему; «пан маршалок» у него первый человек и в присутствии раньше его словечка не вымолвит... Во всяком другом месте, - продолжал, переводя дух, Зыков, - я бы этого Лупинского себе на порог не пустил, a тут его на почетное место под образа сажают... Я человек вежливый, - уже тише продолжал Зыков, задумчиво поворачиваясь между окном и печкой, - я его предостерегал, предупреждал, я им всем говорил; - Обирайте, говорю, панов и жидов, помоги вам Бог! только солдата, Боже сохрани, не троньте, не допущу... Солдата и мужика, там, где могу, не дам. Солдат! - воскликнул Зыков, - ведь это святой, он на своих плечах всю Россию вынес, он еще себя покажет, a им, этим хищникам, все ни по чем... Ну! не послушались, не прочувствовали, пусть на себя пеняют! - значительно сказал Зыков и пошел излить свое негодование к Орловым.
Татьяна Николаевна расхохоталась, услышав о пиджаке.
- Вам вот смешно, - произнес обиженно ротмистр.
- Да как же все смешно!..
- Нет, вы в мое положение войдите: с эдакими идиотами дело иметь... Вы вот все Лупинского отстаивали: что честный, честный, a я вам докажу, что честь-то у него в кармане и нигде больше! Вот Гвоздика берет - ну, так и знают все, что берет, такая уж ему слава: шампанское-то его пьют, a всякий про себя думает: «подлец ведь ты, брат, и только!» A ведь этот... Ну, да погодите: я вам разоблачу этого благодетеля, вы его на порог к себе не пустите доказательства представлю осязательные! - говорил взволнованно и громко ротмистр.
- Представьте, тогда и поверю...
- Представлю-с, представлю, дайте срок... Знаете пословицу: «шила в мешке не утаишь» - оно нет нет, да и вылезет наружу.
Ротмистр взялся за фуражку.
- Ну, что у вас в присутствии? - спросил Орлов. Все осматриваете?
- Осматриваем...
- Ну, и что же?
Одну бумажку послал, - ответил на а то таинственно Зыков и распрощавшись, ушел на этот раз, действительно, в казармы.
VI.
Зимний сезон в уездном городе открывался обыкновенно парадным вечером у Лупинских: 5-го октября, в день преподобных московских святителей Петра, Алексея и Ионы, Петр Иванович праздновал свои именины. Тезоименитство такого видного лица всегда праздновалось с большою пышностью, и торжество усугублялось еще тем, независящим от Петра Ивановича, обстоятельством, что в городе была ярмарка. За два дня «пан маршалок», сидя за письменным столом, делал смету приблизительных расходов, a Мина Абрамовна озабоченно примерила какую-то диковинную куафюру с обилием голубых бантов, - когда в передней раздались чьи-то шаги, поднялась возня, обычная при появлении посторонних лиц, и Петр Иванович, выглянув из-за двери, торопливо произнес: