Дворянин Морошко, твердый в законе и в чаянии другого рубля, божился, что 25-тилетних не берут и направил их прямо к воинскому начальнику в присутствие. «Он там наибольший, его и просите!» напутствовал ходатай.
- Председателю поклонитесь, - советовал какой-то жидок. - Он же все может.
- К депутату, к депутату ступайте!
- Ох, не слушайте, ребята! К исправнику бы прежде: он, слышно, малым довольствуется.
- К исправнице! - крикнул кто-то и толпа захохотала.
- Он нет! - идите сперва к доктору, вот, что Эли Марголину зубы заговаривал, сказал солдатик Бельский, и снова хохот веселой толпы раздался вслед растерянным мужикам. Окончательно сбитые с толку отец и сын толкались всюду, куда их посылали, везде что-то доставали из-за пазухи, кланялись, просили и добились только того, что от председателя их вытолкали в шею, доктор Пшепрашинский прямо спросил: «сколько дадут?» депутат пообещал льготу, a умилостивленный каким-то даянием голова, коротко объяснил, что, не смотря на метрику, просьбы принять нельзя, потому - опоздал подать.
- Закон вышел такой, понимаете? нельзя! - говорил он, выпроваживая мужиков и сжимая в руке ассигнацию.
Мужики вышли от городского головы в полном отчаянии: они знали по опыту, что раз закон против них - стало дело проиграно. Старик попробовал еще раз толкнуться к депутату, a Корней, отправившись домой, встретился на пути с Орловой. Татьяна Николаевна была смущена, не зная, как помочь мужику. Степан понял её недоумение по своему.
- Они, барыня, все мошенники - подлецы, окромя ротмистра, - сказал он решительно, - a что этот производитель!.. только говорить не хочется... Намедни фактор сказывал: является, говорит, из Турлова от жидовского общества депутат и молча кладет перед ним на стол пакет. И тот ни слова, и другой ни слова, a в присутствии чуть какой жид из Турлова, тотчас все кричат: «непризывной»!
Боясь что-нибудь пообещать и понапрасну обнадежить крестьянина, Татьяна Николаевна уговорила его оставить у ёе бумаги до утра. Она понимала, что вмешивается не в свое дело; ей это было неприятно; но пройти молчанием такой вопиющий, совершающийся на глазах факт, она решительно не могла. К сожалению, самого Орлова не было дома, и она послала Степана за ротмистром. Александр Данилович явился; но он был так утомлен заседанием, так измучен бестолковостью приема, глупостью председателя и членов - все они такие идиоты! что решительно был сам не свой... Когда, напившись чаю, он разогнал тяжелые впечатления настолько, что мог вникнуть в рассказ Татьяны Николаевны, он вскочил и сказал, что это черт знает что такое: людей хватают, как преступников».
- Как же быть Десятникову! просьбы не принимают...
- И не могут: последовало распоряжение принимать только до 2-го ноября, a сегодня 6-е.
- Каких лет вы должны принимать? - спросила Татьяна Николаевна, внутренне волнуясь, но стараясь говорить как можно покойнее.
- Двадцати одного года; это всем известно...
- Должно быть не всем, потому что Корнею Десятникову 25 лет метрических, не поддельных, хоть у попа спросите!
- Что ж делать? вышла ошибка... Почему он не хлопотал раньше?
- Т. е. когда же? Он хлопочет с той самой минуты, как ему всунули жеребьевый билет, a раньшего мы приняли правильно? разве Десятников-то один? Это он вам попался. A кабы их всех подсобрать - вот-то была бы комедия! Да вот не угодно ли-с? - прибавил он, показав в окно, - вон, двое-то, что у ворот стоят: обоим за «тридцать? И метрика на лицо, и не жиды, a крестьяне-унияты... ну, и что же? Они из участка господина Гвоздики, - заметил он будто вскользь.