- Пшепрашинский на всю улицу провозгласил... Им, знаете, какой теперь праздник.
- Ну, вот видите! - воскликнул Зыков.
- Неужели вы испугались аптекарши, Александр Данилович? - спросила Татьяна Николаевна.
- Аптекарши, не аптекарши, a один в поле не воин! - сказал Шольц, являясь, против своего обыкновения, на поддержку Зыкова.
- Знаете, Густав Андреевич, одностороннее толкование этой пословицы сделало очень много вреда и никогда никому не принесло пользы. Оно, конечно, за большинством идти легче, но, извините, я лучше предпочту остаться совсем одна... вот только с ним! - показала она на мужа.
- A вы слышали, Александр Данилович, - спросил Комаров ротмистра, - каким способом «пан маршалок» получает за каждого пропущенного в присутствии жида?
- Нет, не слыхал, - сказал, оживляясь, Зыков.
- Я полагаю, у него разные способы, - заметил серьезно Колобов.
- Но один заслуживает особенного одобрения: в день осмотра он уезжает устраивать быт сельского духовенства, и вся сделка совершается без него...
- Юридическое alibi, - сказал Шольц.
- Понимаете! вся штука в том, что он к этому непричастен.
- Какова тонкость, какова отделка! - воскликнул Зыков почти в восторге. - И сколько нужно было положить науки, чтобы дойти до такой чистоты в мошенничестве?
- С тех пор, как надел форменную фуражку - практикуется, - тем же тоном сказал Колобов.
- Впоследствии он это до того упростил, - продолжал Комаров, - что даже никуда не ездил, a просто объявлялся отсутствующим.
- Откуда вы это знаете? - спросил, озабоченно, Шольц.
- Акула в клубе рассказывал...
- Вот колодник-то! - проговорил в негодовании Колобов, продолжая делать свои замечания a parte.
- Неужели нельзя его за это, на скамью? - спросил Егор Дмитриевич у Шольца.
- Тот молчал, что-то соображая.
- Видите: уж задумался, - сказал с упреком Зыков: - У них, батюшка, ничего нельзя! И на что только, прости Господи! эти прокуроры существуют? воскликнул ротмистр и стал прощаться.
- Так как же на счет редактора-то, Александр Данилович? - остановила его Татьяна Николаевна. - Дадите ли вы мне копию с ваших постановлений; ведь надобно же его выгородить...
Зыков несколько замялся. - То есть какие же копии? По нашему военному закону я этого не могу...
- Но ведь вы же подтверждаете, что сообщенные мною цифры и сведения верны?
- Совершенно.
- В таком случае, чтобы не нарушать вашего военного закона, подтвердите это письмом, a я его отошлю редактору...
- С большим удовольствием, - сказал с несколько принужденной улыбкой Зыков.
- По крайней мере, в случае суда...
- Уж суда никак не миновать, - уверенно произнес прокурор.
- А мне, напротив, кажется, - возразила Орлова, - что никакого суда не будет, a так все пройдет и, по немногу, покроется мраком забвения.
- Ни в каком случае, - также решительно повторил Шольц. - Прокурор не имеет права отказать в принятии жадобы по ст. 1039. Он может отказаться от обвинения, но суда не избегнете...
- Тем лучше! - воскликнула Орлова. - Этим, по крайней мере, приподнимется хотя маленький уголок той, закрытой со всех сторон, сцены Полесья, где делается столько беззаконий... и даже на глазах у прокурора! - прибавила она, прощаясь и отходя от двери.
- Татьяне Николаевне хорошо говорить, когда она всему этому непричастна, - говорил недовольным тоном Зыков, возвращаясь домой.
- Как непричастна, когда она первая идет под суд? возразил Колобов.
- Да, но это не повредит её карьере, - сказал Зыков, думая в это время о какой-то полученной им бумаге «сверху».
- Ты заметил, как Зыков остыл? - сказала, по уходе гостей, Татьяна Николаевна мужу. - Я даже думаю, что он и письма не даст...
- Наверное даст. Сегодня он был под влиянием мудрого Натана, потому и пятился, и тут же бумажку получил, в которой рекомендуют быть поумереннее...
Егор Дмитриевич не ошибся, и на другой день, за чаем, Степан подал Татьяне Николаевне большой запечатанный конверт. Это было письмо, которым ротмистр Зыков официально подтверждал справедливость статьи: «Курьезы по набору». Письмо это Татьяна Николаевна немедленно отправила в Петербург, a вечером всем в городе стало известно, что ротмистр Зыков «все взял на себя», совершенно выгородив Татьяну Николаевну и редактора «Недельного Обозрения». Совершив этот гражданский подвиг, рискуя, как он говорил, своей карьерой, Зыков хотел по крайней мере, чтобы его поступок получил возможно большую распространенность. Он опять поднялся духом и, в день письма, чувствовал себя настоящим героем. Напротив того, Петр Иванович Лупинский, узнав о письме, пришел в сильное раздражение: возможность выпутать из дела Татьяну Николаевну казалась ему новым оскорблением со стороны Зыкова.