— Нет, — сказал мистер Марешаль, — ты можешь и не торчать, Фармер. Можешь пропустить все, что хочешь. Но учти один момент… Прежде, чем ты отсюда уйдешь, тебе лучше быть абсолютно уверенным в том, что ты отлично знаешь все, что я собираюсь показывать. Потому что — будь я проклят, если стану делать это снова для тебя одного. Если ты пропустишь занятие по уважительной причине, то я, так и быть, возможно, проявлю великодушие, если буду в хорошем настроении. Но если ты отстанешь по собственной вине, тебе придется выкручиваться самостоятельно.
И Фармер ответил, что он согласен «поторчать тут сегодня просто так, посмотреть, как у на пойдут дела».
Мистер Марешаль поймал в корале одну из трех лошадей, ту светло-чалую кобылу, и, медленно, показывая нам как это делается, надел на нее узду. Затем он надел потник и седло с двойной подпругой. Потом все снял и снова надел, показывая сначала.
— Ну вот, — сказал он. — А теперь вам придется попробовать самим. Разбирайте упряжь и выводите своих лошадей.
Возникла толчея. Каждый хотел найти свою лошадь, собрать упряжь и выбрать такое место, где можно было надеть второе на первое.
Простофиля оказался коричневой масти — что называется гнедой, и не очень крупный. Это был, скорее, пони, а не конь, ростом не полных пятьдесят шесть дюймов. Меня это обрадовало, потому что перед животным покрупнее я оробела бы соответственно сильнее. Но робеть было некогда: я едва успела встать в строй вместе с остальными, с упряжью по левому боку. Встав перед строем, мистер Марешаль объяснил, что нужно делать.
В первый раз получилось плохо. Я надела все туда, куда, по моему мнению, следовало, но только собралась горделиво распрямиться, как седло с лошадиной спины исчезло. Буквально секунду назад оно сидело как влитое, но — съехало, хотя я могла бы поклясться, что прикрутила его довольно туго.
Решив попробовать снова, я расстегнула чересседельник — ремень, идущий под брюхом лошади для крепления седла, поправила седло и снова затянула ремень. И в этот момент ко мне подошел мистер Марешаль.
— Дай-ка я тебе кое-что покажу, — сказал он и вдруг сильно пнул Простофилю коленом в брюхо. Лошадь издала громкое «уффф», воздух вышел, и мистер Марешаль сильным рывком затянул подпругу. Лошадь посмотрела на него, явно не одобряя. Он будет надуваться каждый раз, если ты будешь позволять, — сказал мистер Марешаль. — Ты должна дать ему понять, что ты умнее.
Седланием и расседлыванием мы занимались еще не меньше часа, пока не исчерпали дневную программу. По пути домой я спросила Джимми, что он обо всем этом думает. (В нашем челноке ехало еще полдюжины ребят.) — Марешаль мне нравится, — ответил Джимми. — Наверняка он и дальше будет о'кей.
— Он не верит во всякую ерунду, мне это тоже нравится, — сказала одна из девочек. — Значит, мы не будем терять времени зря.
С нами был и Фармер. Тот самый, который уже умел ездить верхом.
— А я время потерял, — заявил он. — Сегодня Марешаль ничего нового для меня не показал. Только всякую чепуху.
— Для тебя, может, это и чепуха, — парировал Джимми, — но остальные кое-чему научились. Если ты все знаешь, так не приходи, Марешаль же тебе говорил.
— Может, и не приду. — Фармер пожал плечами.
Пересев в горизонтальный челнок, который шел в Гео-Куод, я сказала Джимми:
— Знаешь, я немного разочарована…
— Марешалем?
— Нет, всем этим днем. Я ждала чего-то большего.
— Чего?
Я бросила на него взгляд.
— Тебе доставляет удовольствие меня подначивать, да?
Джимми пожал плечами:
— Мне просто хочется знать, что ты имеешь в виду, если ты вообще имеешь что-нибудь в виду.
— Ну так вот, мистер Умник, я имела в виду, что все это выглядело слишком уж ординарно. Слишком деловито. Лучше даже сказать — недраматично…
— Говорят, Шестой Класс всегда скучный. Месяца через три, когда мы пройдем основы, тренировки будут интересней.
С минуту мы ехали молча, пока я обдумывала сказанное. А потом заявила:
— Нет, не думаю. Держу пари, все останется по-прежнему — неважно, в каком классе мы будем заниматься. Все будет так же буднично.
— Какая муха тебя укусила?
— Никакая. Просто я больше не верю в приключения.
— Когда ты это решила?
— Только что.
— Потому что сегодняшний день не был «драматичным»? А разве поездка на Грайнау — не приключение?
— Ты считаешь, быть сброшенной в большую лужу вонючей воды — это приключение? — Я презрительно фыркнула. — А у тебя когда-нибудь были приключения?
— Нет, кажется. Но это не значит, что их не существует.
— Разве?
Джимми покачал головой.
— Не знаю, что с тобой случилось. Должно быть, у тебя плохое настроение. Кстати, готов заключить пари, что организую настоящее, крутое приключение. Только надо постараться.
— Как? — бросила я вызов.
Он упрямо замотал своей рыжей головой.
— Пока не знаю. Но держу пари, что смогу организовать.
— О'кей, — согласилась я. — Пари принято.
Корабельная Ассамблея, как и большинство других массовых мероприятий, проходит по определенному сценарию. Кто-то должен присматривать за организацией дела, чтобы всем хватило стульев, чтобы работали микрофоны, и прочее. Теоретически, этим может заниматься любой человек, на которого взвалят эту работу, но окончательные решения принимает тот, кто председательствует на Ассамблее — в данном случае мой Папа. Я думаю, он и сам был заинтересован в том, чтобы на этой Ассамблее, первой, которая проходила под его началом, все прошло гладко.
В тот вечер, когда должна была собраться Ассамблея, ко мне в гости на ужин пришла Зена Эндрюс. Так уж получилось, что мы с ней подружились. У нее осталась привычка временами скулить, но это не самый худший изъян в мире, и смелость у нее все-таки была.
Мы еще не принялись за десерт, когда раздался звонок в дверь. Это пришел мистер Табмен.
— Ты просил зайти в шесть тридцать, — оправдываясь, произнес он, видя, что мы еще не закончили ужин.
— Все в порядке, Генри, — успокоил его Папа. — Я уже почти готов. Миа, ты знаешь, где находится десерт. Когда поедите, вымой тарелки и поставь их на место.
— Зачем ты мне напоминаешь? — обиделась я.
— Извини, — ответил он. — Просто не так уж много времени прошло с тех пор, как мне незачем стало напоминать. Это старая привычка. — И Папа с мистером Табменом отправились на Второй Уровень.
На десерт был пломбир. Мы принялись за него, и Зена спросила:
— А чего это вдруг собирается Ассамблея? Мои папа с мамой идут туда, но зачем, они мне не объяснили.
— Об этом же все вокруг говорят. Я думала, ты знаешь, — удивилась я. — А вот и не знаю, — сказала она. — Я не слежу за подобными вещами.
Пари держу, ты раньше тоже не обращала на них внимания, пока твой Папа не стал Председателем Совета Корабля.
— Ну пусть не следила, но вообще интересовалась.
И я рассказала ей все, что знала сама.
— Ерунда какая. — Зена пожала плечами. — Они всегда могут избавиться от ребенка. Все равно она не смогла бы тайком родить и вырастить его. По-моему, здесь слишком много шума из ничего.
— Это дело принципа, — сказала я.
Зена опять пожала плечами и вернулась к пломбиру. Это у нее была уже вторая порция. Казалось, она вообще все на свете воспринимает проще, чем я.
Доев и выбравшись из-за стола, Зена уселась на полу в моей спальне и принялась методично разбирать одну из моих кукол. К счастью, она и предназначалась для разборки. Требовалась только осторожность — кукла была деревянная, старая и растрескавшаяся. По происхождению она была русской и попала в нашу семью очень давно, еще на Земле. Внутри большой куклы помещалась другая, поменьше, которая разбиралась тоже, а всего там было целых двенадцать кукол, одна в другой. На такую игрушку человек тратит уйму времени.
Сидя на постели и скрестив ноги, я наигрывала на старинной игрушечной флейте, которую обнаружила пару месяцев назад, простенькую мелодию. Ничего более сложного у меня не получалось, для этого нужно было быстрее двигать пальцами, а этого-то я и не умела. Но и так выходило неплохо.