Главные детали в срубе — бревна, лежащие в основании, на них держится вся постройка. Они должны быть тщательно подогнаны, и самый лучший способ этого добиться — вкопать их наполовину в грунт.
Взяв лопаты, мы с Джеком прокапывали неглубокие траншеи по контуру хижины. Траншеи должны быть прямыми и одинаковой глубины. Работа была не особенно тяжелой, за несколько месяцев тренировок мы уже привыкли пользоваться ручным инструментом, и руки у нас уже не так покрывались волдырями, как раньше. Гораздо труднее было постоянно вымерять траншеи с помощью колышков и шнуров, отклоняться от заданных размеров мы не могли.
Но, рано или поздно, всякая работа бывает сделана, и, покончив с траншеями, мы стали выравнивать земляной пол. Работая, мы слышали в лесу звон топоров, голоса, а иногда — грохот падающих деревьев.
Не успели мы покончить с полом, как прибыл мистер Писарро, ведя в поводу двух лошадей — каждая волокла по бревну в основание сруба. Бревна очистили, обрубили сучья, распилили по размеру, и мы с Джеком увидели, как в оконечных частях вырубают пазы. Потом поперек этих бревен положат другие, короткие, тоже — с вырубленными пазами, и стены хижины будут расти попеременно: длинные короткие, длинные — короткие. И каждый следующий ряд бревен будет держаться в пазах нижнего.
Насобирав хворост, мы с Джеком стали готовить обед. К тому времени, как он поспел, все четыре базовых бревна уже лежали на своих местах: длинные наполовину заглубленные в вырытые нами траншеи, короткие — сверху, и довольно много бревен было подвезено к пильной яме. Группа мистера Марешаля сделала примерно столько же, но я не знала — быть может, они обогнали наших в лесу.
Поев раньше всех и раздав еду остальным ребятам, я присела рядом с Джимми и Ригги. Джимми валил деревья, Ригги обрубал ветки, они здорово устали и были довольны, что мистер Писарро объявил после обеда час отдыха. Хорошая доза физического труда стимулирует мышление, и у меня появились кое-какие новые соображения по теме стоицизма в моих занятиях по этике.
Достав блокнот, я их туда переписала, пока Джимми и Ригги просто отдыхали. Как мне кажется, изъян стоицизма заключается в том, что он усыпляет.
Утверждая незыблемость порядка вещей, стоицизм, таким образом, кладет конец всякому честолюбию, всяким переменам. Он заявляет, как заявляло тысячу лет назад христианство, что цари — да пребудут царями, а рабы — рабами, и сдается мне, такая философия определенно привлекательнее для царя, чем для раба.
Это здорово смахивает на дискуссию по вопросу о предопределении и свободе воли. Предопределены ваши действия или нет, вы должны действовать, исходя из посылки, что свобода воли у вас все же есть. Если действия предопределены, то вы все равно ничего не теряете. Но зато если они НЕ предопределены, а вы будете действовать, исходя из обратного, то на вас смело можно ставить крест. В происходящих событиях вы будете никчемным нулем.
Я не никчемный нуль. Я стала другой, и думаю, что отчасти в этом есть и моя личная заслуга. И пока я хоть на что-то надеюсь, я никак не могу быть стоиком.
К полудню подошла и моя очередь срубить дерево. Вместе с Джимми и мистером Писарро я шла вдоль борозды, проложенной по берегу реки бревнами, которые здесь волокли. Солнце сияло, и воздух потеплел. У меня даже мелькнула мысль, что на этой планете не так уж и плохо, хоть и не похоже на дом.
Через несколько сотен ярдов мы повернули в сторону от реки и поднялись на гребень холма. Подлесок был очень редкий, и почву покрывал ржаво-коричневый ковер палой листвы.
Мальчишки, рубившие до обеда деревья, снова вернулись к своей работе. Несколько поваленных стволов с уже обрубленными ветками дожидались волокуши.
— Вот твое дерево, — сказал мистер Писарро, показывая на серый ствол с белеющей зарубкой. Отовсюду доносился звон топоров и визг пил.
Задрав голову, я обошла дерево кругом. Наконец, точь-в-точь как нам объясняли и показывали, я выбрала направление, в котором я хотела, чтобы оно упало. Дерево не должно было никого задеть, и потом, нужно, чтобы его удобно было обкорнать от сучьев и уволочь на стройку.
Покрепче упершись ногами в землю, я взмахнула топором и сделала засечку маленький подруб с той стороны дерева, на какую вы хотите его свалить. Топор еще раз ударил по дереву, отлетела большая щепа, и я остановилась передохнуть.
— Очень хорошо, — похвалил меня мистер Писарро. — Когда закончишь, пришли сюда Соню. А что потом тебе надо делать, ты знаешь?
— Знаю, — ответила я.
Кивнув, мистер Писарро пошел дальше. Он наблюдал за всеми ребятами, смотрел — кто как справляется, и к тому же сам делал большую часть самой тяжелой работы. Казалось, он поспевал всюду: вот только что он стоял рядом с тобой, а в следующую секунду вдруг исчезал. Он даже успел попробовать суп, когда я готовила его сегодня утром. Поразительно!
— Берегись! — крикнул кто-то, и все вокруг посмотрели наверх.
Подрубленное дерево стояло футов на тридцать ближе к реке, чем мое, нас разделял овраг, и дерево должно было упасть именно туда. Все, кого могло задеть, бросились врассыпную (мистер Писарро тоже), и когда мальчик — я не разглядела его лица — увидел, что все убрались подальше, он толкнул дерево ногой и сделал шаг назад.
Подруб был сделан под самым главным вырубом, и достаточно было легкого толчка, чтобы сломать штырек древесины между ними. Дерево качнулось и с величавой медлительностью начало заваливаться вперед. В тишине, воцарившейся после перестука топоров, раздался треск ломающихся веток, скрип, а затем громовой удар. Ствол грянулся оземь, поднялся столб пыли. И снова топоры взялись за дело.
Я обошла свое дерево кругом и принялась за главный выруб. Время от времени я останавливалась, чтобы перевести дух и откинуть влажные ароматные щепки. Наконец дерево заколебалось, и я поняла, что оно «готово».
— Эй, берегитесь все! Отойдите дальше! — крикнула я. И проверила, все ли послушались.
Толкнув дерево, я отступила было назад, но нога моя поскользнулась на щепке, и, не сводя с дерева глаз, я плюхнулась наземь. Сперва я решила, что ошиблась и дерево вовсе не собирается падать, но затем — медленно-медленно оно наклонилось, с шумом рухнуло, и комель, высоко подскочив, грохнулся об землю всего в нескольких футах от меня. Вершина дерева съехала в овраг.
С победоносным видом я оглянулась вокруг, потом поднялась, отряхнула пыль со штанов, подняла топор и отправилась туда, где поднималась хижина. Проходя мимо Джимми, я помахала ему рукой.
Из пятнадцати подростков семеро были девочки. Пятеро срубили свои деревья еще утром, и единственными, кто этого не сделал, были я и Соня. Когда я ее нашла, она вместе с Ригги мастерила дверь для хижины. Пильная яма теперь изготавливала доски из бревен средних размеров. Доски на самом деле были половинками бревен, плоские с одной стороны и полукруглые с другой. Они шли на изготовление ставен, двери, крыши и пола хижины. Дверь делалась просто: палки, нарубленные с утра, прибивались к плоским сторонам шестифутовых досок, скрепляя их друг с другом. Отдав Соне свой топор и отправив ее искать мистера Писарро, я с минуту понаблюдала за пильной ямой, а затем снова взялась за работу.
В пильной яме обычно работают по двое. Один человек спускается вниз, другой стоит наверху, а между ними закрепляется бревно. У того, кто находится наверху, есть одно преимущество: ему на голову не сыплются опилки. Но если пильщики меняются местами, то равенство полное.
Мое задание после обеда было следующим: взять глину и мох, принесенные специальным нарядом (Хуанитой), и замазать щели между бревнами. К тому времени, когда я вернулась к хижине, двое мальчиков уже укладывали на стенах третий ряд бревен. Накинув на бревна веревки, они втаскивали их наверх по наклонным направляющим. Весело улыбаясь и размышляя об этике, я принялась неторопливо заталкивать в щели мох и глину.
После того, как Ригги закончил дверь и ставни, появился мистер Писарро. Стены настолько поднялись, что я даже почувствовала себя ими окруженной. Чтобы замазать верхние щели, мне уже приходилось вставать на чурбан.