Настя только кивает, втыкая ногти в мякоть ладони так, чтобы стало больно и прошло ощущение паники, от которой напрягся каждый мускул в ее теле. Она мало спала накануне, снилась какая-то чушь, потом встала в шесть. В такие дни она всегда чувствует себя дергано и будто в мутном пузыре, отделяющем ее от реальности, как грязное стекло в автобусе со следами чужого дыхания. Она хочет домой, на старый раскладной диван, в запах пыли и полироли для паркета.
— Бабуль, а можно я нажму на кнопку, ну пожалуйста?
— Нажми.
Женщина с грохотом захлопывает за собой дверь лифта, Настя вжимается еще глубже в угол, пока маленькое пространство заполняется незнакомым шумом и запахом.
— А какую?
— Третий.
— Это какой?
— Ну посчитай на пальчиках.
В этот момент Настя не выдерживает и тыкает пальцем в кнопку. Женщина бросает на нее колкий взгляд.
— Извините.
Девочка поворачивается к Насте, и ее лицо искажается в кривой гримасе, совсем не детской, а по-настоящему злой.
— Тетя нажала! Плохая-плохая тетя. — Девочка смотрит на Настю снизу вверх. На лице у нее рисунок, что-то вроде кошачьей маски, розовый нос и усики, такие делают на детских праздниках. — Ты плохая. Ужасная. Злая тетя.
«Я знаю», — чуть было не вырывается у Насти, но она проглатывает слова и отворачивается в угол.
— Кристина, успокойся, пожалуйста, — тянет ее за руку бабушка. — Помолчи.
— Почему лифт не едет?
— Он думает.
— Это из-за этой тети, она должна выйти. — Девочка показывает пальцем на Настю.
Лифт наконец трогается.
— Бабуль, я не хочу ехать с плохой тетей. Ты плохая, ты плохая! — Девочка начинает топать и раскачивать кабину. Женщина хватает ее за руку.
— Кристина, давай играть, — говорит бабушка. — Слушай внимательно, это заклинание. Ехали бояре, кошку потеряли, кошка сдохла, хвост облез, кто слово скажет, тот ее и съест!
Девочка распахивает на бабушку глаза и хочет что-то сказать, но та подносит палец к губам.
— Кошка сдохла, хвост облез, кто слово скажет, тот ее и съест.
Настя чувствует, что задыхается. В лифте совсем нет кислорода. Она прижимается ладонями к стенке, в этот момент лифт со щелчком останавливается, Настя хватается за ручку двери и едва успевает выскочить прежде, чем ноги ее становятся совсем ватными. Плевать, что это чужой этаж, дальше она идет по лестнице.
Отперев дверь, не разуваясь, она бежит в бабушкину комнату, роется в ящиках с лекарствами, пока не находит маленький белый пузырек. Она не знает, что это за препарат, название ничего ей не говорит, но его давали бабушке в самом конце, когда та, не узнавая уже внучку в лицо, истошно звала деда. Теперь его принимает Настя, когда ей совсем плохо, по четвертинке под язык — и пол с потолком перестают меняться местами. Она даже может уснуть, хотя бы на пару часов, без снов.
Так было не всегда. Раньше, пока была бабушка, у всего был смысл. Сначала она заботилась о Насте, а потом — Настя о ней. А теперь, когда Настя осталась одна, что-то у нее в голове сломалось. Конечно, в глубине души Настя знает, что все началось гораздо раньше. Как соринка в глазу или пузырек воздуха в гладкой поверхности свеженакрашенного ногтя — оно всегда было там, это странное чувство пустоты внутри и обреченности, сменяющейся паникой.
Тяжело дыша, Настя сбрасывает одежду и забирается в душ. Сначала она сидит на дне ванны, позволяя струе просто бить себе в макушку и заглушать мир вокруг. Потом, когда таблетка начинает действовать, она встает, берет мочалку и мыло, трет себя густой пеной, пока не соскребет с кожи все до последней частички кофейного запаха. Когда-то она так любила его, а сейчас даже не чувствует. Так бывает со многими вещами в жизни, думает она: ты впитываешь их в себя со всей любовью, на какую только способен, но они неумолимо перестают иметь значение.
Она намыливает свои светлые волосы, почти такие же бесцветные, как и глаза. Когда грохот воды в ушах утихает и она выдавливает на ладонь бальзам, за дверью раздается скрип половиц. Настя закрывает кран и прислушивается, бальзам длинными жирными каплями сползает ей по запястью. Тишина. Показалось, почудилось. Это старая квартира, полная хлама, она живет своей жизнью. Настя снова открывает воду, ловит сбежавшие капли бальзама, мажет ими волосы и ждет пять минут, как сказано на бутылке. Проходит около трех, когда ручка двери в ванной комнате начинает дергаться. Настя замирает.
Не закрывая воды, она выбирается из ванны, оборачивается в полотенце и подбирает с пола единственное, что похоже на оружие, — допотопный чугунный утюг, который стоит под ванной с бабушкиных времен. Она бесшумно открывает замок, толкает дверь и шагает в полумрак пустой квартиры. Капля воды со звуком, кажущимся ей грохотом, приземляется с ее волос на паркет.