— Господи, Артур, — вдыхает она со свистом.
Он выходит из кухни с чашкой воды в руке и смотрит на нее, удивленно вскинув бровь.
— Ты чего?
— Как ты сюда попал? — Все силы вмиг покидают ее, и она стоит посреди коридора мокрая и озябшая, ну дура дурой.
— Ты дверь не заперла.
— А чего в душ ломишься?
— Я не ломился. Услышал, что ты там, и на кухню пошел.
Настя смотрит на него не моргая и наконец ощущает тяжесть утюга в своей руке.
— Да шутка же! — расплывается в игривой улыбке Артур. — Я думал, вдруг ты и там не заперла и это какая-то игра.
Настя закатывает глаза. Осушив чашку, Артур ставит ее на стол и подходит к Насте.
— А что это тут у нас? — Он нащупывает в ее руке утюг и разжимает ее пальцы. — Фига себе он тяжелый. Таким и убить можно.
Настя изображает улыбку. Ей хочется, чтобы это было шуткой, чтобы это было игрой, поэтому она делает вид, что это и правда так. Он не должен догадаться, с каким трудом ей дается просто делать нормальное лицо, а не вскрикивать от ужаса при каждом шорохе. Он не должен знать, что она конченая. Иначе он уйдет, как ушли все, кто был в ее жизни.
— Бойся, — произносит она, вымучив слабую улыбку.
— Боюсь. — Он обвивает ее руками. — У меня фобия голых мокрых девушек с утюгами.
Он прижимает ее к себе плотнее, она извивается в его руках.
— Я не голая, я в полотенце.
— А сейчас?
Он сдергивает с нее ткань, как скатерть со стола, накрытого на обед. Она застывает, ловя в запотевшем зеркале свое бледное отражение, и тут же отводит взгляд. Иногда ей кажется, что с годами она стала походить на выцветший фотоснимок себя настоящей.
— У меня еще гора домашки, и надо… — протестует она, чувствуя на себе его руки.
— А я совсем ненадолго, — перебивает он, — просто проведать перед работой.
— И я бальзам с волос не смыла, — отворачивается от поцелуев Настя.
— И хорошо, так он лучше подействует.
— Сегодня такой странный день.
— Он уже закончился. — Артур целует ее в уголок рта. — Я пришел уложить тебя спать. Пошли. — Он берет ее за руку и ведет в большую комнату, на разложенный диван под висящей в позолоченной раме свадебной фотографией бабушки и дедушки.
Когда Настя просыпается, Артур уже ушел. Он и правда заходил совсем ненадолго, перед работой. Он бармен в одном из модных мест в центре. Он любит шутить, что она работает бариста, а он барменом и им не суждено быть вместе, потому что они живут в разное время суток.
Вообще они не живут вместе. Артуру не нравится бабушкин хлам, которым завалена квартира, и отсутствие метро рядом. А Насте претит мысль о том, чтобы вынести все на помойку. Ведь все эти альбомы, сундуки, газетные вырезки и стопки фотографий и недовязанных шалей — это все, что осталось ей от бабушки, это и есть бабушкина жизнь. Иногда она думает перетащить все в мастерскую деда в другом крыле дома, но ей страшно ходить туда одной. Тем более Артур все равно ночует с ней как минимум четыре ночи в неделю.
Артур старше, у него планы, амбиции, мысли больше одного предложения в длину. Насте кажется, что она недостаточно хороша для него. Он с отличием окончил английскую филологию в своем родном городе, где-то на Волге, и работает барменом только ночью, а днем дает частные уроки школьникам, рассказывая им, что Лондон из зе кэпитал оф Грейт Британ. Когда Настя увидела его впервые, ей показалось, что такой парень, высокий, голубоглазый, с блестящими вьющимися волосами, никогда не будет с ней. Не потому, что она считала себя некрасивой — нет, цену себе она знала, просто предпочитала оставаться незаметной в своем мешковатом пальто и с волосами в пучке, как у отличницы. Она понимала, как привлечь его, но не верила, что он может задержаться с ней надолго, потому что никто и никогда не задерживался, ни парни, ни подруги, все всегда ломалось. Что-то внутри заставляло ее все ломать.
Поэтому, увидев Артура, Настя не стала даже начинать разговор с ним, превратилась в невидимку. Она была уверена, что сам он никогда не обратит на нее внимания. Но он обратил, она поняла это по счету за их с Катей коктейли — они выпили по два, а взял он с них только за один. Сначала Настя подумала, что дело в Кате, но потом у Артура начался перерыв, и он подошел прямо к ней и улыбнулся только ей, будто бы Настя стояла у бара одна, а не с подругой. Это было через два месяца после бабушкиной смерти, Настя еще не успела привыкнуть к гулкому звуку пустой квартиры, поэтому она позвала его к себе еще до того, как он впервые ее поцеловал, но мосты оказались разведены, и они пошли гулять по промозглому центру, и все каким-то необъяснимым для нее образом сложилось к лучшему. Они были вместе со дня первой встречи, уже без двух месяцев год. Каждый день этого года она ждала, что все вот-вот должно рухнуть.