Впрочем, знаки на стене остались прежними.
— Треугольник с кружком, — многозначительно произносит Васька и заваливается на тахту. — Че это значит-то вообще?
— Ты в курсе, что на этой хреновине дед, скорее всего, и откинулся? — цедит Саня, щелкая колечком на банке с «Морсберри».
— Че, правда? — Васька вскакивает, сбивая с боков пыль. — Прикол.
Он поднимает покрывало и рассматривает ветхую, но чистую обивку тахты под ним, потом откидывает его в сторону и садится. Мишаня нерешительно топчется у входа до тех пор, пока Саня знаком не указывает ему на пакет. Он берет оттуда банку, открывает и делает глоток уже знакомой приторной дряни, потом садится на уголок тахты.
— Это правда, что у Пети лицо сожрали? — спрашивает вдруг Васька, так резко, что Мишаня давится и закашливается. — Гроб-то закрытый был.
— П-правда, — вымучивает из себя он, едва справившись с кашлем.
— Прям совсем?
— Совсем.
— И даже лоб?
— Вась, ну ты дебил совсем? — фыркает Саня. — Ты че спросил-то, сам понял?
— Ну я… ты извини, Мишаня, я соболезную… вот.
— Спасибо.
— Да не об этом я, идиотина. Как лоб сожрать можно, это ж кость! Тупые вопросы задавать зачем? — взрывается Саня, чуть не подавившись.
— А! Значит, лоб был?
Мишаня ежится оттого, что перед глазами у него снова камень и сапоги, но как он ни пытается, ему не удается заставить себя посмотреть на лицо Петьки.
— Отвали от него, а?
— Да все норм, — кивает, прихлебывая, Мишаня.
— Да не норм. Вы слышали, что Слава назначил награду за зверя, который твоего брата сожрал?
— Слава? — Мишаня недоуменно хмурится.
— Ну, у которого раньше компьютерный клуб был. Он теперь кандидат в депутаты, все носится, подписи собирает. За возрождение поселка и бла-бла-бла.
— А-а. Точно, и к нам приходил. Мать не подписала.
— А че не подписала, дура, что ли? Хотя понятно, если она с Николаем… дружит.
— Саня, ну ты че на мамку-то его? — возмущается Вася.
— Так а че, из-за таких, как она, все заживо гниет, денег нет. Живем как призраки. А Слава — человек четкий, обещает лесхоз открыть, работу людям дать. Не то что ее Николай. Он же тоже кандидат, только его программа какая-то мутная. Петька вот за Славку подписал. Успел.
— Николай — это тот белобрысый? — спрашивает Мишаня. — Лицо у него знакомое.
— А ты не помнишь? Директором школы был, потом уволился, лет пять назад. Уехал в Питер, говорят. Заработал денег, теперь вот вернулся. Фиг знает зачем, конечно, — отвечает Санек.
— М-м, — протягивает Мишаня. — Но Петька за него не подписал?
— Нет. Земля ему будет пухом. Петя за Славу подписал.
Они пьют, не сговариваясь и не чокаясь. Чтобы выгнать из головы уже эти блестящие от дождя резиновые сапоги, Мишаня приканчивает банку залпом и сразу чувствует, как тепло ему становится. Он даже разрешает себе нащупать взглядом в полутьме каракули на стене и долго играть с ними у себя в голове, переставляя с места на место, без толку пытаясь угадать их смысл, пока пацаны обсуждают вырубку заповедных лесов.
У Сани звонит телефон.
— Черт, номер незнакомый.
— А кто это может быть?
— Мать твоя!
— Моя?
— А ты ей сказал, что уходишь?
— Не-а. Ей не до меня.
— Телефон есть?
— Нету. — Тут Мишаня в первый раз за все эти дни сквозь пелену клюквенного пойла и всего, что на него свалилось, вспоминает про «лансер», который все еще стоит в лесу, и телефон, который дал ему Петька. Он заперт там, в бардачке. Мишаня открывает было рот, чтобы сказать об этом парням, но вовремя спохватывается, даже сейчас понимая, насколько плохой идеей будет ночная пьяная поездка в лес.
— Вот баран. Ответь! — Саня сует ему свою трубку.
Мишаня берет ее, нерешительно глядит на номер на дисплее — и правда мамин. Он уже готовится ответить, когда Саня вырывает телефон у него из рук. Мишаня смотрит на него ошарашенно.
— Да она поймет по голосу, что ты пил, и проблем будет выше крыши. Я ей эсэмэску напишу, что ты у нас ночуешь.
Мишаня только кивает облегченно: с матерью иметь дело ему точно не хочется, не сейчас. Он все никак не может взять в толк, отчего она не плачет. Почему она, как это ее православное радио, заладила: на все божья воля, так было угодно. Как это может быть угодно, чтоб его брата убили? Зачем тогда быть ей опорой и еще там чем, если ей ничего не нужно, если на все чья-то воля и ее это устраивает? Он снова глядит на непонятные значки на стене, и они плывут у него перед глазами, закручиваясь в водоворот.