— Отдай, я сказал! — Словен почувствовал нарастающий гнев.
— Сказал он… — Горбун оскалился. — Возьми.
Он слегка подбросил копье вверх и тут же поймал. Взвесил в руках.
— Доброе оружие. На Ассал или Гунгнир, конечно, не тянет, но работа добрая.
— Не тебе его давали…
— Оружие — не застежка на плащ, — возразил Морвран. — Кто сильнее, тот и берет. Хотя… И застежку тоже возьмет тот, кто сильнее.
— Драться я с тобой не хочу, кеан-киннид, — набычился Вратко.
— Или боишься?
— Морвран! — голос Маб стегнул, подобно бичу.
— Моя королева… — съежился, втянул голову в плечи сын колдуньи.
— Ты тоже решил затеять свару? Не хватает мне тебя еще в довесок к Лохлайну!
— Я лишь хотел проверить хольмгардского ворлока.
— Проверил?
— Да, моя королева…
— Отдай копье!
— Оно не для него.
— И не для тебя! Отдай немедленно!
Вратко не оборачивался, глядя в лицо урода-горбуна, а потому не видел королеву, но в ее голоске звучала подлинная властность. Попробуй ослушайся!
Морвран сник окончательно. Отвел взгляд. Перехватил Злое Жало двумя руками, подал оружие новгородцу на раскрытых ладонях:
— Возьми… ворлок…
Вратко принял копье. Попробовал улыбнуться военачальнику. Зачем зло друг на друга держать? И так врагов хватает, новых находить ни к чему. Улыбка вышла кривоватой. Кеан-киннид не счел нужным отвечать на нее. Боком посунулся в темноту, где стоял и раньше.
— Морвран! — остановила его Маб.
— Слушаю, моя королева.
— Проведешь Вратко из Хольмгарда к его друзьям. Потом покажешь выход из Холмов.
— Да, моя королева.
— Они вольны отправиться в верхний мир, как только будут готовы.
— Хорошо, моя королева.
— Ты будешь их дожидаться у входа. Сколько воинов взять, решишь сам.
— А если они не вернутся, моя королева? — Военачальник пошевелил ноздрями, приподнял верхнюю губу. Он все больше и больше напоминал Вратко дикого зверя. И внешностью, и повадками.
— Мы вернемся! — твердо сказал словен.
— Они вернутся, — подтвердила его слова королева. — Клятва была произнесена. Кости Холмов слышали ее. Великие боги, следящие за всеми нашими поступками, тоже. Вратко из Хольмгарда — не дурак. Он знает, что нарушивший такую клятву не найдет больше удачи. Поэтому он вернется. Если викинги решат остаться под солнцем, то он вернется один. Не так ли?
— Я вернусь. — Парень покрепче перехватил Злое Жало. Повернулся к Маб: — Даже если вернусь один. Нужно ли поклясться в этом еще раз?
— Нет необходимости, — легко отмахнулась королева. — Я верю тебе. Дружбу и союз воинский, а ведь мы собираемся сражаться против общего врага, нельзя начинать со взаимных подозрений.
Вратко стало стыдно. По-настоящему стыдно. До горящих ушей и желания спрятаться и не показываться никому на глаза. Почему он постоянно подозревает королеву и ее приближенных? Из-за дурацких выходок Лохлайна или Морврана? Ну, так их поступки можно объяснить завистью. Любой из попавших в Полые Холмы викингов сильнее каждого из динни ши в несколько раз, да и кеан-киннид, пожалуй, в подметки не годится Гуннару или Олафу. Вот и злобствуют напропалую. А вымещать недовольство стараются на нем, новгородце, ибо чувствуют, что он единственный, кто с оружием в руках им уступит. Не говоря уже о возрасте. Не рано ли, ворлок из Гардарики, зазнаваться начал? Почувствовал себя равным с вождями, волшебниками, воинами, которые не одну сотню лет оттачивали мастерство? А сам ведешься на подначки, не умеешь на чужую шутку своей остротой ответить. Как говаривал кожемяка из посада, мальчишка с грязным пузом, зелень зеленая.
— Прошу простить меня, великая королева! — Вратко поклонился в пояс. С чувством, с душой, со всем возможным уважением. — Я, пожалуй, пойду. В дорогу пора собираться.
Его не задерживали. В глазах королевы Маб промелькнула искорка довольства. Но и только.
Урманы восприняли рассказ Вратко о видении «из котла» по-разному.
Игни пожал плечами — мол, всякое бывает. И едва не заработал подзатыльник, поскольку Гуннар наотрез оказался верить услышанному. Чтобы его вождь мирно беседовал со святошей Бернаром? Во имя огней Муспелльсхейма,[18] не может такого быть!
Олаф соглашался с ним, но защищал Хродгейра без излишнего запала. И его равнодушие — чего спорить-то… от споров белое черным не станет — выглядело, пожалуй, убедительнее, чем горячность кормщика.
Все еще слабый от ран, полученных в схватке с людьми Модольва-хевдинга, Рагнар Щербатый рассудительно заметил, что хитрость для воина не менее важна, чем отвага и доблесть. А вдруг Черный Скальд решил обмануть, обвести вокруг пальца монаха и Эдгара Эдвардссона? Притвориться овечкой, выжидая удобного случая, чтобы удрать. Раненый викинг напомнил товарищам хитрость, которой прибег Халстейн, друг и соратник Бьорна Железнобокого. Чтобы проникнуть в город латинян, защищенный крепкими стенами, он притворился тяжелобольным и сказал, что желает перед смертью обратиться в христианскую веру. Монахи, заправлявшие всем в том городе, обрадовались и пустили за стены носилки с вождем, которые несли немногочисленные приближенные воины Халстейна. Оказавшись внутри, викинг чудесным образом ожил, его хирдманы перебили охрану ворот, впустив всех остальных. Так вот, что мешает Хродгейру повторить шутку двухсотлетней давности?