— Ждёт внизу у проходной.
Он вышел из комнаты с бритвенными принадлежностями да полотенцем под мышкой. Без рубашки, и вообще. Вечно ходит голый по пояс — считает, дескать охренительно сложён. Телосложенье впрямь клёвое. Тут уж ничего не попишешь.
4
От нефига делать я пошёл в умывалку побазланить с ним, пока морду бреет. Все ещё на игре, потому кроме нас никого не наблюдается. Зато жара стоит адская, аж окна запотели. Вдоль стены там с десяток раковин. Страдлейтер расположился у средней, а я, сев на соседнюю, начал включать-выключать холодную воду — привычка у меня такая дурацкая. Страдлейтер брился, насвистывая «Песню Индии». Свистит он пронзительно да вечно врёт, а напевы выбирает, какие даже большим мастерам высвистеть трудновато — вроде «Песни Индии» или «Убийства на Десятой улице». Короче, сплошная каша.
Помните, я говорил, мол Акли нечистоплотный? Ну дык вот — Страдлейтер тоже, но только чуток по-другому. Неопрятность у него как бы скрытая. Выглядит он всегда хорошо, в смысле Страдлейтер, но посмотрели б вы, скажем, на его станок. Чертовски ржавый, забит засохшей пеной, волосками, дерьмом всяким. Сроду его не мыл, не чистил. После наведенья марафету выглядит всегда хорошо, но при том в глубине души остаётся поросёнком — уж я-то знаю. А марафет наводит, поскольку безумно себя любит. Считает самым красивым чуваком в западном полушарии. Спорить не стану — впрямь довольно красивый. Но только из той породы красавчиков, кого чьи-нибудь родители видят на общем снимке и тут же спрашивают: «А это кто?» В смысле, красота у него по большому счёту снимочная. В Пенси многие чуваки, по-моему, гораздо красивей Страдлейтера, но на снимках отнюдь не красавчики. У них какие-то огромные носы, или уши торчком. Сплошь эдак происходит.
Короче, сижу на раковине рядом с бреющимся Страдлейтером, играю водой. На голове всё ещё красная охотничья кепка — козырьком назад, и вообще. Честно — прям от неё балдел.
— Слушай, — говорит Страдлейтер. — Хочешь сделать мне большое одолжение?
— Какое? — спрашиваю. Без особого задора. Вечно просит сделать большое одолжение. Вообще красавчики да чуваки, считающие себя обалденно крутыми, всю дорогу просят сделать большое одолженье. Им кажется, раз они от самих себя торчат, ты тоже от них тащишься, прям умираешь от желанья сделать им одолжение. Где-то у них вроде как замыкает.
— Сегодня куда-нибудь идёшь? — спрашивает.
— Наверно. Или нет. Не знаю. А чё?
— Да к понедельнику надо прочесть чуть не сто страниц насчёт наследия. Не напишешь мне сочиненье по английскому? Не сдам в понедельник — хана; оттого и спрашиваю. Напишешь?
Во хохма. Нет, правда.
— Меня выгоняют из грёбаной шараги — а ты просишь написать чёртово сочиненье.
— Да знаю я. Просто не сдам — и хана. Будь другом. Дружищем. А?
Ответил я не сразу. С говнюками вроде Страдлейтера лучше чуток потянуть.
— О чём? — спрашиваю.
— О чём угодно. Опиши чего-нибудь. Комнату. Или дом. Или место, где жил раньше, иль ещё чего — ну сам понимаешь. Пиши, пока получается охренительно живописно.
И зевнул во всю глотку. Меня от такого просто мутит. В смысле, прося об охренительном одолжении, тут же зевает.
— Только не пиши слишком хорошо, лады? Суконец Хартцель считает тебя мастаком в английском, а он знает, что мы живём вместе. В смысле, не обязательно ставить все запятые, всякую муру.
От эдаких поливов меня тоже мутит. В смысле, кто-то хорошо пишет сочиненья, а вдруг заводят речь про запятые. Страдлейтер вечно эдак поворачивает. Он, видите ли, пишет вшивые сочиненья только потому, что неправильно расставляет запятые. Тут он как бы похож на Акли. Однажды я сидел рядом с Акли на баскетболе. А у нас в сборной обалденный чувак, Хауи Койл, попадающий с середины площадки — не от щита, а чисто. Всю игру Акли долдонил, мол у Койла безупречное сложенье для баскетбола. Господи, жутко ненавижу подобное балабольство!
Мне надоело сидеть на раковине, ну я отошёл чуть в сторону и начал отбивать чечётку — просто для прикола. Вообще-то её плясать не умею, но в умывалке каменный пол, как раз для чечётки. Я стал подражать одному чуваку из кино. Из песенно-плясовой ленты какой-то. Ненавижу великого немого хуже отравы, но страшно люблю его передразнивать. Старина Страдлейтер бреется, а сам поглядывает на меня в зеркало. Ведь без зрителей мне нельзя. Выпендрёжник, да и только.