— Ну хорошо, тогда забираю.
Подошёл, выхватил у него из руки к чертям собачьим сочинение да порвал.
— Зачем уж так-то, урод? — спрашивает.
Я даже не ответил. Просто бросил обрывки в мусорную корзину. Потом лёг на кровать; мы долго молчали. Он снял шмотки, остался в одних трусах, а я прямо в кровати закурил. Вообще-то курить в общаге нельзя, но поздно ночью, пока все спят или разъехались и никто не учует дым, отчего б не посмолить. А ещё хотелось позлить Страдлейтера. Из себя выходит, чуть только нарушают какие-нибудь правила. В общаге сроду не курит. Только я.
Он так и не сказал ни одного-единственного слова про Джейн. Вынудив заговорить меня:
— Поздновато ж ты вернулся, коль она отпросилась только до полдесятого. Небось из-за тебя опоздала?
Он как раз, сидя на краю кровати, стриг ногти на ногах:
— На несколько минут… Кто ж отпрашивается в субботу до полдесятого?
Господи, как я его ненавидел.
— В Новый Йорк ездили?
— Совсем рёхнутый? Кой к чёрту Новый Йорк, раз она отпросилась только до полдесятого?
— Да, непруха.
Он поднял глаза:
— Слушай, хочешь курить — иди в умывалку. Ты к чёртовой матери отваливаешь, а мне ещё долго здесь торчать, до самого выпуска.
Я даже вниманья не обратил. Правда. Продолжаю дымить, точно паровоз. Только на бок повернулся и смотрю, как чувак стрижёт гнусные ногти. Во шарага! Всю дорогу кто-то стрижёт ногти, выдавливает прыщи, то ль ещё чего.
— Передал ей привет? — спрашиваю.
— Угу.
Ни черта не передал, сволочь!
— Ну, а она? Спросил — по-прежнему держит все дамки в заднем ряду?
— Даже не думал спрашивать. Господи, мы чего, по-твоему, целый вечер на хрен в шашки играли?
Я отвечать не собирался. Боже, до смерти его ненавидел!
— Куда ж ходили, раз не поехали в Новый Йорк? — спрашиваю, немного погодя. А сам с трудом сдерживаю предательскую дрожь в голосе. Ё-моё, весь напрягся; чую: чего-то на меня накатывает.
Он кончил стричь ногти, встал с кровати — в одних трусах, всё такое — да ни с того ни с сего на фиг разыгрался. Подошёл, стал с наклонами в шутку бить меня по плечу.
— Завязывай, — говорю. — Куда ходили-то, раз не поехали в Новый Йорк?
— Никуда. Просто посидели в тарантасе.
Опять понарошку ударил в плечо.
— Завязывай…В чьём тарантасе?
— Эда Бэнки.
Эд Бэнки натаскивает в Пенси баскетболистов. Хренов Страдлейтер один из его любимчиков, ибо играет столба, потому Эд Бэнки всегда даёт ему тачку. Ученикам вообще-то брать тачки у препов не разрешено, но у спортсменов недоношенных собственная тусовка. В каком заведеньи ни учусь, телесно-мышечные всю дорогу вместе кучкуются.
Страдлейтер продолжал у плеча бой с тенью. В руке держал зубную щётку, потом сунул её в рот.
— А чё делали? Трахнул её в долбанной тачке Эда? — а у самого голос жутко дрожит.
— Выбирай выраженья. По сусалам получить хочешь?
— Дык трахнул?
— Не твоё собачье дело, дружище.
Дальше помню как-то не очень. Вроде бы встал с кровати, якобы иду в умывалку, и тут же врезал ему со всей силы, а метил прям в зубную щётку, дабы проткнула чёртову вонючую пасть. Но промахнулся. В торец не попал. Смазал по уху и всё. Чувствительно, конечно, но не столь сильно, как хотелось. Наверно получилось бы мощнее, но бил-то правым кулаком, не до конца сжимающимся. После того случая, ну я рассказывал.
Короче, помню, уже лежу на полу, он сидит у меня на груди, рожа вся багровая. Ага — придавил грудь гнусными коленями, авесит чуть не тонну. И руки мои держит, чтоб ещё раз не вмазал. Не то б его убил.
— Ты к чёрту ополоумел? — повторяет, а тупая рожа всё наливается, краснеет.
— Убери сраные колени с моей груди. — Сам чуть не плачу. Правда. — Отпусти, кому говорят, сволочь паршивая.
Но он не отпускает. Вцепился мне в руки, держит, а я обзываю его сукиным сыном да кем попало — часов десять без остановки. Точно не помню, чего наговорил. Сказал, дескать ему кажется, якобы вправе трахать, кого захочет. Дескать ему по фигу, оставляет девчонка дамки в последнем ряду или нет, а по фигу мол потому, что тупорылый придурок. Не любит, когда его придурком называют. Все придурки просто ненавидят, коль их называют придурками.
— Заткнись сейчас же, Холден, — морда такая здоровенная, багровая, тупая. — Заткнись, понял?