— Не знаешь даже Джейн она или Джин, придурок чёртов!
— Заткнёшься ты или нет? Холден, чёрт побери, предупреждаю, — по-настоящему его достал. — Заткнись, а то плохо будет.
— Убери грязные вонючие придурошные колени с груди.
— Отпущу — станешь ещё возникать?
Я даже не ответил.
Опять спрашивает:
— Холден. Отпущу — заткнёшься?
— Да.
Он встал, я тоже. Чёрт, грудь болит от его гнусных коленей.
— Грязный тупой сукин сын и подонок.
Тут он вконец рассвирепел. Стал размахивать толстым дурацким пальцем у меня перед лицом:
— Холден, чёрт побери, предупреждаю. Последний раз. Или заткнёшь хлебало, или…
— И не подумаю, — я уже почти орал. — Все вы подонки одинаковые. Даже поговорить не хотите. Первый признак подонка. С ним нельзя поговорить по-челове…
Тут он со всей силы врезал и опять сбил с ног. Не помню, отключался я или нет, однако вряд ли. Ведь только в кино запросто вырубают всех направо-налево. Но из носа вовсю хлещет кровь. Смотрю вверх — прямо над головой стоит Страдлейтер. С дурацкими умывальными принадлежностями под мышкой.
— Следовало заткнуться, раз говорят, — сказал как-то насторожённо. Наверно, замандражировал, не разбил ли голову иль ещё чего, хряпнувшись на пол. Жаль я ни хрена не расшиб.
— Сам, — говорит, — к чёрту напросился, — ё-моё, во перетрухнул.
Я даже не думал вставать. Просто, лёжа на полу, продолжаю обзывать его придурком, сукиным сыном. А у самого прям слёзы от злобы наворачиваются.
— Слушай. Поди умойся, — сказал Страдлейтер. — Слышь меня?
Сам, говорю, умойся, подонок — детский лепет, конечно, но просто адское затменье нашло от злости. А по пути в умывалку, говорю, зайди к г-же Шмидт, трахни её. Г-жа Шмидт — жена дворника. Ей лет шестьдесят пять, не меньше.
И всё сижу на полу, ну Страдлейтер хлопнул дверью да пошёл в умывалку. Тогда я поднялся. Но нигде не вижу чёртову охотничью кепку. Потом нашлась. Под кроватью. Надев её козырьком назад, мне так больше по вкусу, шагнул к зеркалу посмотреть на свою дурацкую рожу. В жисть не видал столько кровищи. На губах, на подбородке, даже на пижаме и халате. Немного перетрухнул, а взгляд фига с два отведёшь. Кровь, всё такое — просто крутейший чувак. В жизни я дрался всего два раза, причём обе драки проиграл. В общем, никакой не крутой. И войны осуждаю, коль уж совсем честно.
Я подозревал, старина Акли скорее всего из-за потасовки проснулся. Ну и прошёл к нему через занавески от душа — просто поглядеть, чем он там, чёрт побери, занят. Вообще-то крайне редко захожу в его комнату. Там вечно чем-то воняет — нутро у Акли больно уж гнусное, наверно потому.
7
Сквозь занавески пробивался свет из нашей комнаты; вижу — он в кровати. И на все сто уверен: не спит.
— Акли? Бодрствуешь?
— Ну.
Вообще-то темновато; наступив на чей-то ботинок, я чуть к чёрту не загремел. Акли приподнялся в постели, опёршись на руку. Вся рожа намазана какой-то белой дрянью от прыщей. В темноте смахивает на привиденье.
— А чё вообще на фиг делаешь-то? — спрашиваю.
— В каком смысле чё на фиг делаю? Пытался уснуть, а вы подняли шум, как эти. Из-за чего на фиг драка-то?
— Где тут свет? — никак не найду выключатель. Шарю по всей стене.
— Свет-то зачем?… Прям около руки.
Наконец я нащупал и повернул выключатель. Акли поднял руку к глазам, дабы не слепило.
— Боже мой! — говорит. — Где йто ты на хрен?
Имея в виду кровь, всё такое.
— Чуток побуцкались с чёртовым Страдлейтером.
Я сел на пол. У них в комнате сроду нет кресел. Чёрт знает, куда их девают.
— Слушай, — говорю. — Сгоняем в канасту?
Он любит поиграть в картишки.
— У тебя ещё кровь идёт, вот чёрт. Приложил бы чего.
— Сама перестанет. Слушай. Давай перекинемся в канасту, а?
— Какая к чёртовой матери канаста! Знаешь, сколько время? Хоть примерно?
— Ещё не поздно. Часов один’цать-полдвенадцатого.
— Не поздно! О Господи, мне ж на обедню рано утром. А вы начинаете орать да драться среди чёртовой… Слушай, из-за чего драка-то?
— Долго рассказывать. Не хочу тебя утомлять, Акли. Чувствуешь о себе заботу?
Отродясь не обсуждал с ним личные дела. Хотя бы потому, что он ещё тупее Страдлейтера. По сравненью с Акли Страдлейтер прям адски одарённый чувак.
— Слушай, — говорю. — Посплю сегодня на кровати Эла, лады? Он ведь вернётся только завтра вечером?