— Ладно, спи. Всё равно в обитель не пойду. С моим везеньем скорее всего попаду в такой, где все затворники — грешники… Или тупорылые ублюдки… Или просто ублюдки.
Не успел договорить, Акли аж подскочил:
— Слушай. Про меня пожалуйста — говори чё угодно, и вообще, но раз начинаешь прикалываться над моей, чёрт побери, верой…
— Охолони. Никто над твоей чёрт-побери-верой не прикалывается.
Встав, я пошёл к двери. Не хотел больше торчать среди сплошных болванов. По пути всё-таки остановился, взял Акли за руку, крепко пожал, ну с понтом. Он выдернул:
— Ты чё?
— Ничё. Просто желаю побл’дарить — ты ведь зверски обалденный королевич, вот и всё, — сказал очень искренне. — Козырный ты парень, Акли-молокосос. Сам-то хоть понимаешь?
— Прикольщик. Смотри, в один прекрасный день кто-нибудь врежет те…
Я даже слушать не стал. Вышел в проход и захлопнул дверь.
Там висела гнетущая тишина, ибо кто спал, кто гулял, кто уехал на выходные домой. Около комнаты Лихи с Хоффманом валялась пустая коробка из-под зубной пасты, я допинал её до самой лестницы. Сперва думаю, дай пойду посмотрю, чем занят старичок Мэл Броссар. Но резко перерешил. Неожиданно пришло в голову свалить к чёртовой матери из Пенси — прям щас, чего тянуть-то? В смысле, не ждать до среды, и вообще. Сил нет тут маячить. Жуткая грусть-тоска! Словом, решил снять комнату в какой-нибудь новойоркской гостинице — мало ли дешёвых гостиниц? — и до среды там отлежаться. А в среду домой — бодрый-отдохнувший. По моим расчётам письмо папаши Тёрмера, дескать меня выперли, родители пожалуй вряд ли получат раньше вторника или среды. Вот и нечего рвать домой, прежде чем они его получат да хорошенько переварят. Неохота присутствовать при самом получении. Мама обычно становится какой-то раздражительной. Потом, прокрутив со всех сторон, остывает. Мне самому тоже надо чуток отойти. А то прям на взводе. Правда.
Короче, сказано — сделано. Пошёл обратно в комнату, включив свет, начал собирать шмотьё, всё такое. В основном-то вещи уже уложены. Козёл Страдлейтер даже не проснулся. Я закурил, одевшись, набил оба чемодана. Раз, два — и готово. Лёгкий всё-таки на подъём.
Одно лишь слегка огорчило: надлежало запихнуть в чемодан совершенно новые коньки, присланные мамой буквально на днях. Как тут не расстроиться? Мама идёт в спортивную лавку, задаёт продавцу тыщу дурацких вопросов — а меня снова под зад коленкой. Бр-р-р! Коньки-то, конечно, купила не те — я хотел беговые, а она взяла хоккейные — но всё равно весёлого мало. Причём чуть ли не каждый раз. Мне делают подарок, а выходит сплошная тоскища.
Собрав баулы, посчитал бабки. Точно не помню, сколько натикало, но прилично. Как раз за неделю до того немного деньжат прислала бабушка. Вот эдакая вот у меня щедрая бабуля. Чердачок у ней уже адски подтекает от старости — короче, шлёт мне зелёненькие на день рожденья раза по четыре в год. Но хоть денег оказалось порядочно, я подумал: лишние отнюдь не повредят. На всякий пожарный. В общем, пошёл разбудил Фредерика Вудраффа — ну чувака, которому одолжил пишущую машинку. Сколько, спрашиваю, за неё дашь. Он из богатеньких. Не знаю, говорит. Не больно-то, говорит, нужна. Но в конце концов купил. Стоит она зелёных девяносто, а чувак отстегнул двадцать. Всё бубнил, дескать разбудил его.
После того как окончательно всё запихнул и уже подошёл к лестнице с чемоданами, оглянулся последний раз посмотреть на наш вонючий проход. И прям слёзы навернулись. Чёрт его разберёт, почему. Надел красную охотничью кепку, повернул козырёк назад — мне так больше по вкусу — да заорал адски дурным голосом:
— Спите спокойно, дорогие подонищи!
Клянусь, всех разбудил. И отвалил к чёртовой матери. Какой-то мудель разбросал по ступенькам ореховую скорлупу — я чуть себе плоскую голову не размозжил вдребезги.
8
Короче, уже слишком поздно, наёмную тачку не вызовешь, всё такое — в общем, пошёл я к поезду пешком. Там недалеко, но адски похолодало, по снегу идти трудновато, к тому ж чемоданы в ноги колошматят. А дышалось легко, и вообще. Единственно — из-за холода саднило нос и под верхней губой, куда заехал Страдлейтер. Губа попала между зубами да кулаком, вот и побаливает. Зато ушам — приятственно, тепло. У прикупленной кепки такие наушники, я их взял да опустил — и наплевать, как выгляжу. Один хрен никто не видит. Все дрыхнут.
На вокзале повезло: поезда ждал не больше десяти минут. Тем временем умылся снегом. Лицо-то ещё в крови.
Люблю ездить на поездах, особенно ночью: горит свет, окна прямо чёрные, а по проходу шастают чуваки, продающие кофе, бутерброды, ежемесячники. Я обычно покупаю хлеб с ветчиной да пяток изданий. Ночью в поезде даже не в облом прочесть какой-нибудь мудацкий щелкопёрский рассказ, не блеванув. Ну, вы понимаете. Рассказ, где полным-полно залупонистых чуваков со скошенными подбородками по имени Дейвид и не меньше выпендрёжных чувих по имени Линда или Маршия, то и дело раскуривающих трубки всем проклятым Дейвидам. Ночью в поезде я обычно способен одолеть один из таких дурацких рассказов. Но на сей раз не стал. Не хотелось. Просто сидел, ни хрена не делая. Снял только охотничью кепку да сунул в карман.