Беда в чём: хочешь, не хочешь, а эдакая мутотень прям завораживает. Например, девица, кому всё лицо забрызгали водой, выглядела довольно хорошенькой. В смысле, отсюда-то большинство моих неприятностей. Изо всех задвинутых на половухе, какие вам попадались, в душе я, пожалуй, самый задвинутый. Иногда прям тянет заняться страшной гнуснятиной, лишь бы случай выпал. Даже отчётливо представляю, как веселился б до упаду, прям с надрывом; а нажрюкавшись вдвоём с девицей, да всё такое, запросто и водой друг дружке в морду, и вообще. Но дело вот в чём: не прикалывает меня сама затея. Чем-то попахивает, коли прорюхать. Думаю, раз от девчонки по-настоящему не тащишься, нехрена с ней вообще встречи назначать, а уж тащишься — то балдеешь и от лица, а коль по вкусу лицо — нефига устраивать с ним всякую пакость, хотя бы вот воду прыскать. Честно говоря, очень плохо, что всякоразная гнуснятина доставляет порой столько радости. Да девчонки сами не слишком большие помощницы, чуть только сбросишь обороты, дабы окончательно не отвязаться, едва норовишь не испортить чего-то впрямь хорошего. Года два назад я знал одну метёлку, которая ещё гнилей меня. Ё-моё, вот она оттягивалась! Но мы какое-то время неплохо развлекали друг друга, прям до отвращенья. Честно, в половухе ни хрена не разберёшься. Вечно занесёт чёрт те куда. Сперва сам себе составляю правила полового поведенья, после тут же их нарушаю. Вот хоть в прошлом году — зарёкся встречаться с девчонками, про кого знаю, мол в глубине души дуры набитые. И на той же неделе собственное обещанье нарушил — да какой там, в тот же день нарушил. Весь вечер целовался с ужасной выпендрёжкой Энн Луиз Шерман. В половухе ни хрена нельзя просечь. Господом Богом клянусь.
Я всё стоял у окна, а сам начал подумывать, не звякнуть ли старушке Джейн — в смысле, не мамаше, а по межгороду в Брин-Мор, где она учится, — и выяснить, скоро ли приедет домой. Поздно ночью звонить учащимся не по правилам, но у меня всё просчитано. Нужно сказать тому, кто подойдёт, мол я ейный дядя. Дескать в дорожном крушении погибла тётя, потому надо срочно поговорить с Джейн. И получилось бы, точно вам говорю. Но не позвонил — просто настроенье неподходящее. А не в том настроеньи обязательно допустишь ошибку.
Потом сел в кресло, выкурил две сигареты. Честно говоря, не помешало бы потискать какую-нибудь девочку. Тут вдруг пришла одна мыслишка. Достав бумажник, я начал искать телефон, который прошлым летом дал чувак из Принстона, мы с ним свели знакомство на вечеринке. В конце концов нашёл. Бумажка замусоленная, но запись не стёрлась. Чувак поведал, мол там живёт девица, не сказать шлюха или вроде того, но порой не прочь размяться. Раз, говорит, привёл её на пляски в Принстон, а его за то чуть из вуза не отцепили. Она шутейно изображает раздеванье по каким-то кабакам. Короче, звякнул. Зовут Фейт Кавендиш, живёт в гостинице «Станфордский Герб» на углу Бродуэя с Шестьдесят пятой улицей. Наверняка дыра какая-нибудь.
Я уж решил, её нет дома, и вообще. Никто не отвечает. Наконец трубку взяли.
— Алло? — а сам стараюсь говорить пониже, чтоб не просекли, сколько мне лет. Вообще-то голос у меня без того довольно густой.
— Да, — сказала женщина. Отнюдь не дружелюбно.
— Госпожа Фейт Кавендиш?
— А ты-токто? Кто, чёрт побери, звонит мне в такое бешеное время?
Прям даже слегка испугала.
— Понимаете, я знаю: сейчас поздновато, — говорю очень по-взрослому. — Надеюсь, вы меня простите, но весьма хотел побыстрее с вами связаться, — вещаю с подчёркнутой вежливостью. Правда.
— А кто звонит-то?
— Понимаете, мы не знакомы, но я друг Эдди Бёрдселла. Он мне посоветовал, не ровён час приеду в Новый Йорк, пригласить вас на один-другой коктейльчик.
— Кто? Чей ты друг? — Ё-моё, прям телефонная тигрица. Чуть на меня адски не разоралась.
— Эдмунда Бёрдселла. Эдди Бёрдселла, — а сам ни фига не помню имя: то ли Эдмунд, то ли Эдуард. Видел-то его всего раз на какой-то дурацкой вечеринке.