— Не понял?
— Ну, склад ума. Твой мозг работает по… Слушай. Не намерен я излагать начала психоанализа. Любопытно — позвони ему, договорись о встрече. Нет — дык нет. Мне совершеннейшим образом по фигу, честное слово.
Я положил ладонь ему на плечо. Ё-моё, занятный всё-таки чувачок.
— Друг ты мой хитрожопый, — говорю. — Врубаешься?
Посмотрев на наручные часы, Лус встал:
— Пора рвать когти. Хорошо посидели.
Подозвал халдея и велел притаранить счёт.
— Эй, — спрашиваю, пока он не смылся. — А твоё подсознанье отец проверял?
— Моё? Тебе-то зачем?
— Да просто так… Ну скажи — проверял?
— Ну, не совсем. Помог мне внести определённую правку, однако в полной проверке необходимости не ощущалось. Тебе-то зачем?
— Да низачем. Просто любопытно.
— Ладно, отдыхай, — а сам уже встал, отсчитывая чаевые, всё такое.
— Выпей ещё рюмочку, — говорю. — Пожалуйста… Адски жуткая тоскища. Кроме шуток.
Не-а, говорит, недосуг. Уже, мол, опаздывает. И отвалил.
Старина Лус… Занудный, конечно, зараза, но словарный запасец мощный. В Хутоне среди учеников знал больше всех слов. Нас там опрашивали.
20
Я всё сидел у стойки, попивая да поджидая, пока появятся Тина с Жанин, изображающие ежедневную хренотень, но те всё не выходили. Сначала возник женоподобный чувак с вьющимися волосами и отбарабанил на фоно, потом спела какая-то новая мочалка, Валенсия. Ни хрена особенного, но уж получше старушек Тины да Жанин — во всяком случае хоть песни хорошие выбрала. Фоно там прям около стойки, и вообще, посему старушка Валенсия стояла почти рядом со мной. Я вроде как строил ей глазки, та делала вид, якобы даже не замечает. Наверно, не стал бы так себя вести, но уже чертовски развезло. Закончив, она быстренько умотала в подсобку; даже не успел пригласить её на рюмочку. Пришлось позвать распорядителя. Велел ему спросить у старушки Валенсии, не желает ли та посидеть со мной выпить. Он пообещал, но просьбу, небось, так и не передал. Люди в ни жисть никому ни фига не передают.
Ё-моё, сидел в проклятом кабаке чуть не до часу ночи. Заторчал точно скотина. Смотрел — и то с трудом. Зато адски старался не наделать шуму, иль ещё чего. Не хотел, дабы меня заметили, всё такое, или начали спрашивать про возраст. Но ё-моё, уже ни хрена перед собой не видел. А после того как вдрызг нажрюкался, снова затеял дурацкое выступленье с раной в пузе. Во всём кабаке у меня у одного в кишках засела пуля. Всю дорогу прикладывал руку к животу под пиджаком — лишь бы не залить кровью пол, и вообще. Вдруг кто-нибудь вычислит, дескать у сукина сына рана? Потому её скрывал. Под конец втемяшилось позвонить старушке Джейн, узнать, приехала ль уже домой. В общем, расплатился, всё такое, отчалил от стойки да прямиком к будкам. А сам всё держу руку под полой, чтоб кровища не капала. Ё-моё, во налакался!
Захожу в будку, но настроенье звонить старушке Джейн пропало. Наверно, слишком уж закосел. Ну тогда взял и звякнул старушке Салли Хейз.
Пришлось раз двадцать накручивать, пока попал куда надо. Ё-моё, во рожа слепая.
— Привет, — сказал, услыхав в чёртовой трубке голос. Даже не сказал, а вроде как выкрикнул. Вот пьянь сизая.
— Кто говорит? — очень холодно спросила женщина.
— Эт’я. Холдн Колфлд. Позыте, пжалста, Салли.
— Салли спит. Это её бабушка. Почему вы звоните в такое время, Холден? Вы знаете, который час?
— Да. Хочу погврить с Салли. Очень важно. Дайте-ка мне’ё.
— Салли спит, молодой человек. Позвоните завтра. Спокойной ночи.
— Разбудите’ё! Разбудите’ё там. Вот умница.
Возник другой голос:
— Слушаю, Холден, — ага, старушка Салли. — Чё те взбрело?
— Салли? Э’ты?
— Да. Не кричи. Ты пьяный?
— Ну. Слушай. Да слушай же. Приду в с’чельник. Лады? Наряжу те чёрт’ву ёлку. Лады? Д’г’ворились, а, Салли?
— Да. Ты пьяный. Ложись спать. Ты где? С кем?
— Салли? Я приду наряжу те’ёлку, лады? А, лады?
— Да. Иди ложись спать. Ты где? С кем?
— Ни с кем. Я, ещё раз я, и обратно я. — Ё-моё, как же нажрался! Даже всё ещё придерживал живот. — Мя достали. Шайка подбила. Понима’шь? Салли, ты понима’шь?
— Плохо слышно. Иди ложись спать. Мне тоже пора. Позвони завтра.
— Эй, Салли! Ты хошь, даб нар’дил те’ёлку? Хошь? А?
— Хочу. Спокойной ночи. Иди домой и ложись спать, — положила трубку.
— Спокой’ночи. Спокой’ночи, крошк’Салли. Д’р’гая любим’я Салли, — говорю — ну, представляете, сколь развезло! — и тоже нажал на рычаг.