В конце концов сел на скамейку, где не столь адская темнота. Ё-моё, сам всё ещё бешено дрожу, а волосы на затылке ниже кепки вроде как обросли сосульками. Даже забеспокоился. Наверно, думаю, подхвачу воспаленье лёгких да помру. Представил полчище тупых рож, пришедших на похороны, и вообще. Дедушку из Детройта, который вечно выкрикивает названья улиц, пока едешь с ним в чёртовом автобусе, тётушек — коих не меньше пятидесяти — с кодлой вшивых двоюродных братцев-сестриц. Во шайка соберётся! Элли умер — все прикатили, вся проклятая придурочная шобла. Одна бестолковая тётка, у ней ещё изо рта воняет, всё твердила, как умиротворённо мальчик лежит. Д.Б. рассказывал. Я-то туда не попал. Застрял в больнице. Меня ведь отвезли лечить размолоченную руку, всё такое… В общем, волновался, мол из-за чёртовых ледышек в волосах подхвачу воспаленье лёгких и тапочки отброшу. Предков адски жаль. Особенно маму, ведь ещё не отмякла после смерти Элли. Мысленно представил, как растеряется, куда девать все мои шмотки, соревновательные причиндалы и т. д. Хорошо хоть наверняка не позволит прийти на проклятые похороны старушке Фиби — сестрёнка ведь совсем ещё маленькая. Только и радости-то. После вообразил всю шайку-лейку, запихивающую меня в распроклятую могилу, или куда там ещё, на надгробной плите написано имя, всё такое. А вокруг — мертвецы. Ё-моё, чуть подохнешь — все ради тебя готовы в лепёшку расшибиться. Но я, чёрт побери, надеюсь: едва впрямь помру, хоть у кого-то хватит мозгов просто утопить меня в реке, иль ещё где. Чего угодно — только не засовывайте в проклятую могилу. Потом ведь начнут приходить по воскресеньям, класть тебе на пузо охапки цветов, всё такое прочее. Ну кому после смерти нужны цветы? Да никому, вот кому.
В хорошую погоду родители довольно часто носят цветы на могилу старины Элли. Я тоже раза два-три с ними сходил, а потом перестал. Во-первых, совсем не доставляет удовольствия видеть его на полоумном кладбище. В окруженьи покойников, надгробий, всего такого. Пока светит солнце, ещё терпимо, но мы дважды — дважды — только туда придём, начинается дождь. Ужас. Капли падают на вшивую могильную плиту, на траву, выросшую у него на животе. И вообще кругом хлещет дождина. Все посетители кладбища точно угорелые рвут к тачкам. У меня чуть крыша не съехала: всем дозволено вскочить в таратайки, включить приёмники, всё такое, да поехать ужинать в каком-нибудь уютном местечке — всем, кроме Элли. Просто невыносимо. Я понимаю: на кладбище лишь тело, всё такое, а душа на Небесах, и т. д., и т. п., но один хрен невмоготу. Нефига ему там лежать — вот мой сказ. Вы ведь его не знали. А кабы знали — поняли б, о чём толкую. Пока светит солнце, ещё не столь плохо, да только оно само решает, выйти или скользнуть за тучи.
Через какое-то время, просто дабы отвлечься от воспаленья лёгких, всякого такого, я достал и пересчитал в тусклых отблесках светильника бабки. Осталось всего три бумажки по одному доллару да пяток разных денежек. Ё-моё, после отвала из Пенси — целое состоянье потратил. В общем, подойдя к пруду, вроде как запустил всю мелочишку, чтоб прыгала по незамёрзшей воде. Не знаю зачем — просто от делать нефига. Наверно решил, дескать мозги переключатся с воспаленья лёгких и смерти. Но ни шиша.
Как, думаю, воспримет Фиби, коль подхватив воспаленье лёгких, откину копыта. Мысли, конечно, детские, а чёрта с два их спровадишь. Ежели в ящик сыграю, хреново воспримет. Она ко мне очень хорошо относится. В смысле, по душе я ей. Честно… Короче, подобные раздумины из башки не лезли, посему решил я, проникнув домой, с ней повидаться — на случай вдруг помру, всё такое. Ключ от двери с собой, и вообще. Тихонечко, думаю, зашнырну в квартиру да вроде как чуток поболтаю с Фиби. Опасался только двери в передней. Скрипит сволочь. Здание ведь довольно старое, а управдом лентяй и обормот — потому-то всё скрипит-хрустит. В общем, трусил, мол предки услышат, как крадусь. Но всё равно решил попытаться.