Повалилась пузом на кровать, а на голову натянула чёртову подушку. Отработанный приёмчик. Иногда прям чокнутая.
— Прекрати сейчас же, — говорю. — Никто меня не убьёт. Никто даже… Хватит, Фиб, убери с тыквы проклятую хреновину. Никто никого убивать не собирается.
Нет, даже не думает убирать. Пока сама не захочет, ни хрена сделать не заставишь. Повторяет только:
— Папа тебя убьёт.
Из-за чёртовой подушки ни шиша не разобрать, о чём там бубнит.
— Никто меня убивать не собирается. Сама подумай. Во-первых, я уезжаю. Наверно немного поработаю в какой-нибудь усадьбе, иль ещё где. У деда одного знакомого чувака хутор в Колорадо. Почему не повкалывать там? А тебе стану писать, всё такое, после отъезда — если вообще поеду. Хватит. Доставай башку. Ну ладно, эй, Фиб. Пожалуйста. Прошу же.
Нет, упёрлась. Хотел подушку стащить, но она сильнющая как чёрт. Запотеешь бороться. Ё-моё, раз уж решила чего напялить на черепушку, дык держит до посиненья.
— Фиб, пожалуйста. Вылазь оттуда, — твердил я. — Ну — вылазь… Эй, Уэдерфилд! Вылезай!
Куда там. Порой её ничем не проймёшь. В конце концов встал, побрёл в гостиную, взял из коробки на столе несколько сигарет и сунул в карман. Свои-то все вышли.
22
Возвращаюсь — она уже, конечно, подушку, согласно моему точному расчёту, с головы стащила, но всё ещё на меня не смотрит, хоть лежит навзничь, и вообще. Ну, подхожу к кровати сбоку, снова сажусь, а она нарочно моську отвернула. Проваливай, мол, к чёртовой бабушке, даже видеть тебя не хочу. Ну прям вроде сборной фехтовальщиков из Пенси, когда забыл в подземке все их проклятые причиндалы.
— Как поживает старушка Хейзл Уэдерфилд? — спрашиваю. — Новенький рассказик о ней сочинила? А который прислала — в чемодане. На вокзале. Здоровский.
— Папа убьёт тебя.
Ё-моё, чё втемяшится — дык уж надолго.
— Не убьёт. Самое большое — адски наорёт опять, а потом отправит в проклятое военное училище. Вот и всё. Но во-первых, меня уже здесь не будет. Отвалю. Поеду… наверно, поеду в Колорадо, на хутор.
— Не смеши. Даже на лошади ездить не умеешь.
— Кто не умеет? Я-то как раз умею. Однозначно. Там в два счёта научат, — говорю. — Хватит ковырять. — Она полезла под нашлёпку на локте. — Кто обкорнал-то? — спрашиваю. Только щас заметил, как по-дурацки её подстригли. Слишком уж коротко.
— Не твоё дело. — Иногда сестрёнка весьма противная. Просто жуть насколько. — Ты, конечно, опять завалил все до единого предметы, — ужасно мерзким говорит голосом. Даже вроде как дико, в определённом смысле. Порой прям начинает вещать словно чёртова училка, а сама от горшка два вершка.
— Вот и нет. Английский — сдал.
И — просто ради прикола — ущипнул торчавшую из-под одеяла попку. Фиби ведь уже лежала на боку. У ней и попки-то почти никакой нет. Щипнул не сильно, но она всё равно попыталась шлёпнуть меня по руке, однако промазала.
Потом вдруг говорит:
— Ну почему ж ты опять?
В смысле, почему отцепили. И прям эдак сказала — у меня аж вроде как кошки на душе заскребли.
— О Господи, Фиб, не спрашивай. Надоело уж всем объяснять. Тыща причин. Одно из самых гнусных учебных заведений, в какие я попадал. Сплошные выпендрёжники. Да подленькие чувачки. Ты в жизни не видала подобной шоблы подлецов. Ну, например, в комнате тусовка, а чувак хочет зайти, то в случае он какой-нибудь лопух прыщавый, никто его даже не впустит. И вообще: хочешь куда-либо войти — глядь, а уже заперто. Ещё там паскудное тайное братство, куда я струсил вступить — кишка тонка. Ну вот: один прыщавый занудный чувак, Роберт Акли, тоже хотел примазаться. Так, сяк подползал — нет, не приняли. Очень просто — зануда и весь в прыщах. Вообще-то даже рассказывать противно. Говённая приготовиловка. Честное слово.
Старушка Фиби молчала — но слушала, по повороту головы сразу ясно. И вообще: ей рассказываешь — обязательно выслушает. Самое удивительное — по большей части понимает, о чём ты, чёрт возьми, толкуешь. Правда.
Я всё продолжал наворачивать про Пенси. Вроде как в раж вошёл.
— Даже два-три хороших препа во всём заведеньи — и те какие-то липовые. Там учительствует старикашка — господин Спенсер. Его жена всю дорогу угощала нас горячим шоколадом, всё такое — вроде правда люди неплохие. Но ты б на него посмотрела, чуть только на урок входит директор, старина Тёрмер, и садится в последнем ряду. Вечно — войдёт да посидит с полчасика на задней парте. Якобы нет его вовсе, всё такое. Ну, сидит себе сзади, а после начинает старика Спенсера прерывать, вставлять всякие бородатые шуточки. А старик Спенсер чуть со смеху не подыхает, аж прихрюкивает, и вообще, словно Тёрмер чёртов королевич, иль ещё кто.