Вот в сущности и всё крутившееся по извилинам. Две отшельницы, с кем завтракал, да Джеймз Касл из Элктоновых Холмов. Чуднó, но, по правде говоря, даже толком его не знал. Жуткий тихоня. Мы вместе посещали исчисленья, но он сидел в противоположном конце комнаты, руку почти вовсе не тянул, к доске не выходил. Кой-какие чуваки вообще очень редко с места вякают, к доске тоже не лезут. Вроде бы всего один раз-то с ним и поговорили — ну, пока он просил водолазку. Я чуть не отпал от адского удивленья, и вообще. Помню, чищу зубы в умывалке, тут он заходит. За ним, говорит, заедет двоюродный брат, хотят покататься на тачке, всё такое. Даже не представляю, откуда вообще проведал о водолазке. А про него я знал исключительно почему: во время переклички евойное имя всегда называли прямо перед моим. Кабел Р., Кабел У., Касл, Колфилд — как щас помню. Честно говоря, не больно-то хотелось одалживать ему шмотку. Ведь почти незнакомы.
— А? — спрашиваю старушку Фиби. Она чё-то сказала, но я не уловил.
— Даже одного не сумел придумать?
— Сумел, к твоему сведенью. Ещё как сумел.
— Ну дык давай.
— Мне по вкусу Элли, — говорю. — И по вкусу то, чего делаю сейчас. Сижу здесь с тобой, разговариваю, думаю про всякую хреноту…
— Элли умер… Вечно ты так! Раз человек умер, всё такое, да уже на Небесах, нельзя по-настоящему…
— Знаю: умер! Думаешь, забыл? Но почему ж ему не продолжать мне нравиться-то? Господи, не прекращать же любить человека лишь из-за того, мол умер — тем более он в тыщу раз клевее всех живых знакомых, и вообще.
Старушка Фиби промолчала. Раз нефига сказать, попусту не болтает.
— Короче, мне щас тоже по вкусу, — говорю. — В смысле, прямо щас. Сидеть здесь с тобой, трепаться, дурачи…
— Нет, таковское не по-всамделишному.
— Ещё как по-всамделишному! Однозначно. Почему, чёрт возьми, нет-то? Вечно людям кажется, якобы всё не по-всамделишному. Меня уж прям начинает к чёрту мутить.
— Да не чертыхайся ты… Ну хорошо, назови ещё чего-нибудь. Например, кем бы хотел стать. Ну, учёным там. Или правоведом, иль ещё кем.
— Учёным не сумел бы. Какой я на фиг учёный.
— Ну, правоведом — вроде папы, и вообще.
— Правоведы, наверно, ребята неплохие — но меня не тянет. В смысле, вроде бы ништяк, пока ходят да всю дорогу спасают жизнь невиновным чувакам; однако правоведы ведь совсем не эдакой хренотенью занимаются. Вся их работа — загребать бабки, играть в гольф-бридж, покупать тачки, пить можжевёловку с вермутом и круто выглядеть. К тому ж вообще. Даже взаправду спасая чувакам жизнь, всё такое, как определить: впрямь хочешь вытаскивать чуваков, или на самом-то деле мечтаешь слыть охренительным правоведом, дабы после проклятого судебного заседанья все, хлопая б тебя по плечу, поздравляли — представители печати с остальной шушерой — ну, точно в сраных фильмах? Как отличить, мол ты не показушник-то? Беда в чём: никак.
Не уверен, понимала ли старушенция Фиби, о чём я, чёрт побери, толкую. В смысле, маленькая ещё, всё такое. Но хоть слушала. А коль тебя слушают — уже неплохо.
— Папа тебя убьёт. Убьёт.
Но я пропустил мимо ушей. Задумался кой о чём ещё — аж чердачок слегка поехал.
— Знаешь, кем бы хотел стать? — говорю. — Знаешь, кем? В смысле, кабы мне, чёрт возьми, дали выбор?
— Кем? И чертыхаться кончай.
— Песенку помнишь: «Там кого-то ловит кто-то во поле, во ржи»? Дык вот: хоте…
— Нет. «Там кого-то встретит кто-то во поле, во ржи»! Вирши. Роберта Бёрнза.
— Я врубаюсь: вирши Роберта Бёрнза.
Вообще-то она права. Действительно «Там кого-то встретит кто-то во поле, во ржи». А тогда я не знал.
— Но мне казалось «Там кого-то ловит кто-то», — говорю. — В общем, постоянно представляю детишек, играющих во что-то на огромном ржаном поле, всё такое. Тысячи маленьких детей, а вокруг никого… в смысле, из взрослых… кроме меня. Стою на краю жутко обалденного обрыва. Понимаешь, мне положено ловить всех, кто вот-вот упадёт вниз — в смысле, они бегут, под ноги не смотрят, тут я откуда-то выхожу да их ловлю. Целыми днями готов там торчать. Просто стоять у обрыва на краю ржаного поля, всё такое. Понятное дело, чердачок-то у меня подтекает, но честно — тянет только к этому. Вот такой вот бзик.
Старушка Фиби долго молчала. Потом опять говорит:
— Папа тебя убьёт.
— Да по фигу мне — убьёт дык убьёт.